ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Одолень-трава
ГЛАВА 2. ОДНОЛЮБЫ
1
— Браво! – захлопал Молчацкий.
Стас с Молчацким вот уже третий час, споря едва ли над каждой страницей, сидели перед компьютером, до изнеможения упрощая текст так, чтобы его можно было поставить при минимуме времени на репетиции, в основном самодеятельными артистами, и чтобы при этом не пострадала сама пьеса.
Лена готовила на кухне ужин. Она громко учила наизусть свою роль:
— Я готова бежать с тобой хоть на край света! Ты и в рубище нищего будешь мне так же люб, как и в княжеском плаще…
— Лена, Лена! Больше чувства в голосе! Ты же ведь не в магазин собираешься пойти с подругой, а с любимым – на край света! – время от времени просил ее Молчацкий и, в конце концов, не выдержав, крикнул: — И вообще, придавай, пожалуйста, значение каждому слову!
— Это вы… мне?! – вбежав, изумленно уставилась на него Лена.
— Тебе, тебе! – глядя в сторону, чтобы Молчацкий не видел, как он смеется, подтвердил Стас. Кто-кто, а уж он прекрасно знал, с каким трепетом и пониманием относилась Лена к каждому слову!
Но, оказалось, Молчацкий имел в виду совсем другое.
— Сядь! – приказал он, и тут же остановил с облегчением упавшую на кровать, донельзя уставшую девушку. – Встань и снова сядь – но уже как воспитанная с детства княжна, дочь одного из самых влиятельных князей Руси! Во-от, совсем другое дело! – одобрил он, видя, как Лена не чопорно, а привычно-грациозно присела на самый краешек кровати. – А теперь, представь, что тебе надо оставлять родной терем, в котором тебя воспитывали так, что и родной брат не мог тебя видеть до совершеннолетия! Что ты должна ринуться очертя голову вместе со своим любимым неизвестно как и куда! Вопреки воле сурового князя отца! Наперекор, так сказать, мнению всего света! Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?
Лена, согласно кивнув, тут же подбежала к Стасу, приняла позу благородной, княжны и совершенно не так, как на кухне, а горячо, искренне проговорила:
— Я готова бежать с тобой хоть на край света! Ты и в рубище нищего будешь мне так же люб, как и в княжеском плаще…
— Отлично! — прошептал Молчацкий и знаком заторопил Стаса произносить свою реплику. Но того и не надо было подстегивать…
— Княжеский плащ… Что ты можешь понимать в этом? – подделываясь под голос князя Ильи с неожиданной для самого себя болью спросил он. — Ради него я… я… — он оборвал себя на полуслове и, словно от ответа зависела вся его дальнейшая жизнь, посмотрел на Лену: — Итак… ты согласна?
— Да! Да! – всем телом подалась к нему та, и Стас на вполне законном основании – ведь так было написано в ремарке, обнял девушку.
— Боязно обниматься… Грех! – тут же снова совершенно искренне сделала попытку высвободиться Лена.
— Браво! – захлопал в ладоши Молчацкий. — Ребята, да вы просто прирожденные актеры! И, поверьте моему богатому опыту – невероятно подходите друг другу, причем не только на сцене, но и в жизни!
Вместе со Стасом он снова принялся за работу. Опять замелькали страницы, возобновились споры. Разногласия не было лишь в том, что зиму хочешь, не хочешь, придется переделывать в лето, а декорации должны быть самыми лучшими и красивыми. В тереме обязательно должен стоять трон, лавки и конечно, на самом видном месте – плита с мозаикой. Ну, а если к тому времени ее не удастся найти, ее точная копия. Не в мраморе, конечно, но большая цветная фотография мозаики на картоне, а еще лучше, на древесной плите. Неожиданно Стас вспомнил, что нужны еще русские мечи, копья, щиты, половецкие сабли, княжеский плащ, воинские доспехи, накладные усы, бороды. Молчацкий пообещал лично, как можно быстрей решить эту проблему, и даже собрался тут же кому-то звонить. Но тут в дом один за другим начали приходить паломники, побывавшие на могилке отца Тихона. Выплакавшие там свое горе, высказав свои проблемы и просьбы, все они, как один, были какими-то просветленными, притихшими… Чувствовалось, что в каждом была, вновь ожившая, хотя еще вчера, казалось, уже безвозвратно умершей, надежда.
Лена собрала на стол и предложила помолиться перед началом ужина.
К удивлению Стаса, Молчацкий пел «Отче наш» и остальные молитвы со всеми наравне.
— Приходилось играть роль верующего человека? – осторожно спросил он, садясь рядом с ним, и в ответ услышал совершенно неожиданное:
— Почему роль? В свое время я знал наизусть все утренние и вечерние молитвы, ходил в храм, регулярно исповедовался, причащался. Но потом учеба, репетиции, премьеры, вечные театральные дрязги, одним словом, жизнь богемы – сначала отвлекли, а потом и затянули в себя так, как, наверное, ни одно болото в мире!
— Ох, — вздохнула сидевшая напротив, судя по одежде, весьма состоятельная женщина, — Все наша беда в том, что мы живем, забывая завет Господа: ищите прежде Царства Небесного, а все остальное приложится вам…
— Да, — поддержали ее остальные паломники. – Ищем прежде как раз то, что приложится…
— А в итоге не получаем ни того, ни другого…
После ужина Молчацкий, попрощавшись – со Стасом крепким рукопожатием, а Лене поцеловав руку, ушел. Паломники в родительской комнате стали вычитать последование ко святому причащению перед завтрашней службой.
Лена осталась на кухне убирать и мыть посуду. Стас, помогая, присоединился к ней.
Но Лена только махнула на него рукой.
— Иди уж к своему компьютеру! – разрешила она и вздохнула: – Конечно, тебя с самого начала следовало бы приучать к работе по дому. Но, чтобы у тебя было больше свободного времени сначала на учебу, а потом на науки и книги, так уж и быть, я всегда все буду делать сама!
Стас благодарно кивнул ей, направился в сою комнату и вдруг остановился.
— На учебу?.. – недоуменно переспросил он. – Ты что… хочешь сказать, что мы поженимся еще во время моей учебы?!
— А как же? – удивленно посмотрела на него девушка. – Кончу школу и сразу же под венцы! Или ты думаешь, мы выдержим дольше?
Она опустила голову и, делая вид, что старательно моет тарелку, призналась:
— Я уже и так не знаю, что буду делать, когда ты снова уедешь. Раньше дни считала, а теперь, наверное, уже секундочки буду…
— Да разве ж я против? – обнял ее за плечи Стас, но Лена ловко вывернулась и погрозила ему пальчиком: — Это тебе уже не сцена!
— Да я что… я ничего… — пробормотал Стас, отходя в сторону.
— Ну вот уже и обиделся, надулся как маленький! – засмеялась Лена и вдруг спросила: А ты родителям своим хоть уже сообщил об этом?
— Ой! – спохватился Стас и тут же при ней набрал номер телефона отца.
Так продолжалось до тех пор, пока трубку у отца не выхватила мама:
— Стасик! – встревоженно сказала она. – Я тут убиралась и случайно увидела твою папку с документами.
— Ты что? – на этот послышался уже голос отца. – Забыл отнести их в институт?
— Нет! Я…- Стас помедлил и, понимая, что придется очень долго объяснять свое новое решение родителям, и неизвестно еще как они к нему отнесутся, кратко сказал: — Приеду и сразу же сдам. Времени еще целый воз и даже обоз! Я, собственно, — подмигнул он Лене, — по другому вопросу звоню.
— Да? – приготовился слушать отец.
— Включи, пожалуйста, общую конференц-связь, чтобы и мама слышала.
— Включит, слышит!
— Тогда подставь, пожалуйста, поближе к ней стул! – попросил Стас, и Лена покрутила пальчиком у виска: нашел, мол, время для глупых шуток – они же и так волнуются!
И действительно тут же послышался встревоженный голос мамы:
— А что, что-то случилось? Ты заболел? Переутомился после учебы?
— Да нет, наоборот! – засмеялся Стас и, принимая серьезный вид, сказал: — Все дело в том, что мы с Леной, ну помните – это сестра Вани… решили обручиться!
— Что?! – послышалось одновременно два вскрика.
— Кажется, села! – шепнул Лене Стас и громко объяснил: — Да вы не волнуйтесь, это еще не венчание!
— Вы что – расписываетесь?! – простонала мама.
— Да нет! Расписывают в ЗАГСЕ, где дают всего лишь один месяц на размышление, а тут – нужно ждать несколько лет! – терпеливо объяснил Стас. – Мы просто наденем пока кольца и дадим друг другу слово верности и любви! И блюсти себя до венчания и официальной росписи!
— А-а, ну это совсем другое дело, Леночка – славная девочка! – сразу же успокоилась мама, и папа добавил:
— В конце концов, это даже оградит тебя от всяких возможных увлечений, которые могут отвлечь от серьезной учебы!
— Сережа, Лена же может слышать! – послышался укоризненный голос мамы.
— Ну и пусть! – невозмутимо ответил ей отец и заговорил громче: – И если слышит, то пусть еще и знает, что у нашего Стаса в роду, что по моей линии, и мой отец, дед, прадед, что по линии мамы – все всегда были однолюбами!
2
Ваня сделал таинственное лицо и прошептал…
— Не успел Стас снова приняться за работу, как входная дверь вдруг хлопнула так, словно в нее выстрелили из пращи.
— Через мгновение в комнате появился Ваня.
Ты представляешь… — с порога закричал он, но Стас, останавливая его, прижал палец к губам.
— Помнится, ты говорил, что даже ангел молитве не мешает, а сам что творишь? – кивая на молившихся паломников, с упреком покачал он головой.
Ваня,согласно закивав, вдруг увидел, что вся комната Стаса усеяна листами пьесы, и даже забыл с чем пришел.
— Слушай, — с невольным уважением к Стасу спросил он. — А ты не знаешь, охранника, которого я должен уложить приемом, каскадер будет играть или из кто из студентов?
— Ни тот, ни другой… — улыбнулся в ответ Стас. – Молчацкий сказал, что на эту роль он уже пригласил одного из известных актеров!
— Жаль… — искренне огорчился Ваня. – Каскадера я бы так от души швырнул на землю, что все б только ахнули! А так, значит, придется только обозначать бросок, да еще и подстраховывать его, чтоб не убился…
— Ты, кажется, хотел о чем-то сказать! – напомнил ему Стас.
— А! Ну да! – снова оживился Ваня. — Представляешь, подходит ко мне сейчас, кто бы ты думал?.. Ни за что не догадаешься – антиквар! И знаешь, что предлагал?
— Что?
Ваня сделал таинственное лицо и прошептал:
— Чтобы я организовал ему на пару часов церковный грузовик. Как бы попросил ее для своих нужд, а передал ему. Гарантирует в целости и сохранности вернуть в срок. В залог дает перстень с бриллиантом, а за услугу – целую тысячу долларов!
— Ну и что же ты? – уставился на него Стас.
— Как это что? – даже обиделся Ваня. — Разумеется, отказался! Пусть скажет еще спасибо, что не отделал, как ханского сына!
Стас метнул на него раздосадованный взгляд:
— Вот глупец!
— Это еще почему? – оторопел Ваня.
— Да разве ты сам не понимаешь? Единственная машина, которую не проверяют на дорогах – это церковный грузовик! Они же ведь плиту хотели на нем вывезти!
— Да это я и без тебя сразу понял…
— Что понял?! — простонал Стас. – Плита, считай, была уже в наших руках, а ты…
— М-да… — обескураженно почесал затылок Ваня. – А ведь и правда, надо было бы подыграть им. Слушай! – вдруг ухватил он за локоть Стаса. – А может, мне позвонить ему и сказать, что я согласен?
— Поздно! – отрицательно покачал головой тот. – Наверняка догадается, что это тебе или кто из наших, или даже милиция посоветовала…
— Да… Он тертый калач, из осторожных… Иначе давно бы сидел не в своей антикварной лавке, а там, где ему положено…
Стас походил по комнате и успокаивающе заметил донельзя огорченному Ване:
— И, тем не менее, нет худа без добра! Раз они собираются вывозить плиту, то это может означать только одно: что она где-то еще здесь, рядом! И пока не пропала для науки!
— Вот и я говорю, конечно! — сразу же оживился Ваня. Он хотел предложить свой план немедленных силовых действий, но тут на голоса в комнате Стаса, вошла Лена. Узнав в чем дело, она заволновалась:
— Надо немедленно сообщить об этом Владимиру Всеволодовичу! Хоть этим порадовать его!
— Конечно! Сейчас я забираю Ленку, и по пути домой мы обязательно забежим на площадку.
— Как… разве она уже уходит? – расстроился Стас. – Может, пусть еще чуть побудет, и я провожу ее?
— Да куда тебе провожать? Вот у тебя сколько работы – кивнул на листки Ваня. – А самой ей никак невозможно. Я как сейчас к тебе шел, гляжу – возле дома этот студент, ну, который летописца играть будет, ошивается…
— Александр? – поморщилась Лена.
— А ты что, знаешь его?
— Да было дело! Пообщались один раз, но я его так отшила, что теперь он вряд ли ко мне и подойти осмелится!
— Тем не менее, береженого – Бог бережет! – наставительно поднял указательный палец Ваня, и вскоре увел Лену домой.
Оставшись один, Стас снова подсел к компьютеру, нашел нужную страницу…
Паломники тихо переговаривались за стеной. Он невольно прислушался к их голосам:
— Да, не просто даются эти паломнические поездки! Особенно, если разболтаешь о них заранее! Сплошные преграды, одни искушения!
— А что вообще легкого на духовном пути?
— Как в храм начнешь ходить, особенно первые разы – и тебе душно, и тебе тошно… Все, кажется все тебя толкают, всё раздражает, мешает, так и хочется поскорей убежать!
— Ага, и главное, кажется, что только зря стоишь, время теряешь.
— А то еще певчих и батюшку начнешь торопить: быстрее пойте, скорее читай!… А выйдешь на улицу, вроде сразу и идти некуда…
— Вражья работа! Они же нас незримой сетью опутали, своими рабами сделали, а в храме все эти путы рвутся, человек освобождаться начинает…
— Да, но зато когда эти путы хоть немного ослабнут, как сразу на душе хорошо становится…
Стас еще немного послушал, согласно кивнул – через все это он уже прошел и сам, да и чего греха таить – продолжает еще проходить до сих пор, и украдкой зевнув, принялся за изучение текста…
3
— Так то же князья! – снова повторил князь Мстислав.
Князь Илья вышел из поруба и с непривычки закашлялся от крепкого морозного воздуха. Да, и правда, видать, стало удаляться солнце от тяжких людских грехов…
Осмотревшись, он увидел, что плахи во дворе нигде не было видно. Значит, вывели его не на казнь.
Может, Борис Давидович успел снестись с князем Михаилом, и Мстислав получил приказ немедленно отправить его во Владимир? Но даже великий князь не во власти сделать этого, пока не будет решения Божьего суда. Да и не успели бы гонцы Бориса Давидовича за столь короткое время проскакать туда и обратно. А если бы даже и крылья были у их коней, все равно, насколько было известно князю Илье, князь Михаил, в отличие от Мстислава, не любил принимать быстрых решений…
Дружинники провели пленника по двору, приказали подняться по крыльцу в терем и только у дверей гридницы остановились, пропуская его вперед.
Он вошел и увидел стоявшего перед мозаикой с райскими кущами князя Мстислава.
— Вот сколько смотрю на нее, столько не могу понять… — словно продолжая только что прерванный разговор с князем Ильей, сказал тот, – точнее, наоборот, начинаю понимать слова псалмопевца Давида: «Вскую шаташася языцы, и люди поучишася тщетным?»1
Князь Мстислав посмотрел на недоуменно взглянувшего на него князя Илью и продолжил:
— Все суетимся, воюем, стараемся укрепиться на земле так, будто будем жить на ней вечно. И это — когда нам Богом уготовано такое, что, как говорится, ни ухо не слышало, ни глаз не видел!
— Но ведь и земные блага для чего-то дал людям Господь? – осторожно возразил князь Илья.
— Дал, — согласно кивнул Мстислав. – Но только, чтобы они навечно не отгородили человека неприступной стеной от этого!
Он кивнул на мозаику и, направляясь к окну, знаком пригласил князя Илью следовать за собой.
— Я приказал позвать тебе к себе, потому что у меня есть разговор, – задумчиво произнес он. — Твой отец однажды оказал мне неоценимую услугу. Можно сказать, спас мне жизнь. Я не успел отплатить ему тем же. Был слишком далеко от вашего княжества, когда на него напали… Так вот хочу отдать свой долг если не отцу, так его сыну!
Князь Илья с надеждой вопросительно взглянул на Мстислава, но тот сразу предупредил:
— Разумеется, в пределах закона и моей власти! Решения Божьего суда я отменить, разумеется, не в силах. Но не отдать тебя Борису Давидовичу и самому договориться о твоей дальнейшей судьбе с Владимирским князем – это еще в моих силах.
— И он вернет мне стол отца?
— Ну что ты будешь с ним делать? – с огорчением развел руками Мстислав. – Голова на ниточке держится, а он все туда же! Ну как можно вернуть стол князю изгою в обход лествицы, которую утвердил Яррослав Мудрый?
— Однако ей не гнушались пренебрегать Всеволод Олегович, Изяслав Мстиславович… — начал было перечислять князь Илья, но Мстислав решительным жестом остановил его:
— Так то ж князья!
Мстислав испытующе оглядел пленника и укоризненно покачал головой:
— Сохрани тебе жизнь, так ведь ты опять возьмешься за старое! Снова начнешь грабить, жечь, толпами угонять русских людей в полон, а, поймавшись, давать крестные клятвы и тут же нарушать их…
Князь Илья смело выдержал взгляд Мстислава и с вызовом уточнил:
— А разве, считай, все без исключения княжившие прежде и нынешние князья — не творили и не творят того же?
— Так то же князья! – снова повторил Мстислав.
— А мне, стало быть, выходит нельзя этого лишь потому, что я в одночасье лишился отца и деда? – возмутился князь Илья и услышал в ответ твердое:
— Да!
— Но я ведь хочу всего лишь вернуть себе хотя бы частицу принадлежавшей мне по наследству чести и звания! – призвав на помощь весь свой дар убеждения, боль, мольбу, немое напоминание о долге Мстислава перед его отцом, попытался объяснить князь Илья.
Но князь Мстислав был непреклонен.
— И думать о том забудь! – сурово сказал тот. – На то нет твоего права — ни по закону, ни по правде, ни по совести!
Князь Илья, понимая, что все уже решено и сказано, причем лет за сто до этого, все-таки поднял на него глаза и, с последней надеждой спросил:
— И никак… ничего… никогда уже не исправить?
Князь Мстислав отрицательно покачал головой и сказал только одно, но жестокое, словно смертельный удар копьем, слово:
— Нет.
Они долго простояли молча и, наконец, Мстислав уже другим, более мягким, и даже будто бы виноватым голосом напомнил:
— И все-таки я хотел бы выполнить свой долг перед твоим отцом.
— Между прочим, все знают меня, как Илью, а он дал мне самое что ни на есть княжеское мое имя – Рюрик! – горько усмехнулся князь Илья.
— Надо же… — с сожалением покачал головой Мстислав и уже просительно посмотрел на него: — Так что я могу для тебя сделать?
Князь Илья равнодушно пожал плечами и, сквозь туман в голове, сам не зная почему, ответил:
— Да ничего мне не надо. Разве что… дозволь приходить ко мне в поруб всем, кто только захочет?
— Да разве тебе неведомо, сколько тут желающих убить тебя еще до приговоора Божьего суда? – удивился Мстислав и испытующе посмотрел на пленника: — Или…бежать собрался?
— А хоть бы и бежать! – усмехнулся тот, только теперь вспоминая слова охранника о том, что примчались друзья, готовые помочь ему совершить побег, и знакомый голос, который собирался выручить его, выйдя на поединок с князем Борисом.
— Ну что ж… Будь по-твоему! — подумав, решил князь Мстислав. – Сам Христос благословляет посещение узников, в темницах сидящих. Только не обессудь, если я еще больше усилю охрану поруба!
И знаком приказал старшим дружинника увести пленника.
Горислава замерла с уже протянутой к шнурку с печатью рукой…
С тяжелым сердцем князь Илья возвращался обратно в темницу.
Он был подавлен беседой с князем Мстиславом. Скажи ему то же самое Борис Давидович, князь Михаил, да любой другой из князей – он бы пропустил их слова мимо ушей. А тут, словно землю вдруг выбило из-под ног… Князь Мстислав – слов на ветер не бросает. За ним за самим, как за крепостной стеной: и закон, и правда, и совесть. Причем, не только его, но и всей Руси… Не зря его так любили и уважали в народе.
Князь Илья тяжело опустился на свое место в порубе и обхватил голову обеими руками. Боль в руке даже радовала его: с ней было легче переносить такую жестокую обиду судьбы…
Последнее, на что он надеялся и оправдывал себя все эти годы и, особенно в эти дни и даже часы Божьего суда – оказалось всего лишь жалким, пустым самообманом. И… как же теперь жить?
Появившийся в порубе воевода что-то тихо сказал охраннику, показывая глазами на дверь, на меч и на князя Илью. Тот понимающе кивнул, вытянулся во весь свой богатырский рост перед ушедшим воеводой и уже куда более весело подмигнул пленнику.
На этот раз князь Илья даже не обратил на это внимания. Совсем иное занимало его думы.
Как же теперь жить-то дальше? И главное – чем?…
Он поднял голову, увидел продолжавшее лежать у свечи Евангелие и раскрыв его, прочитал:
«Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть.»
Князь Илья удивился, как вдруг по-иному прозвучали эти настолько знакомые, что он давно уже перестал вникать в их глубинный смысл, слова. Сердце само рванулось к ним. Но разум продолжал оставаться на месте.
«Легко сказать – стать смиренным и кротким в этом коварном, не знающем пощады мире! — покачал головой он, и тут же, устыдившись, оборвал себя на полумысли: — Хотя — Христос сам подал пример нам этому, взойдя, вместо того, чтобы стать царем всех царей и обладать сокровищами всего света, на страшный голгофский Крест…»
Дверь поруба неожиданно скрипнула и отворилась.
— Вот и первый гость!
– усмехнулся князь Илья, поднял голову и остолбенел.
На пороге стояла… Горислава. Румяная с мороза. Красивая. В ушах – серьги. На пальцах перстни – подарки батюшки с матушкой и… как он сразу заметил – их обручальное колечко…
А в руках… в руках у нее был узелок. Охранник увидев его, требовательным знаком велел развязать и показать, что там, очевидно, чтобы убедиться нет ли в нем ядовитого зелья.
Горислава подошла к нему, что-то шепнула, отдала, и тот сразу отвернулся к стене и сделал вид, что все, что произойдет дальше, его совершенно не касается.
А Горислава, с так и не развязанным узелком, направилась прямо к князю.
Если бы он был повнимательней, то сразу б заметил, что на одном из пальцев девушки не доставало самого дорогого перстня, доставшегося ей в наследство от еще прабабушки, бывшей великой княгиней…
Да и до того ли было ему сейчас?.. Действия охранника он просто отнес к заслуге своей потерянной навсегда невесты, своей кротостью и чистотой умевшей укрощать самые злобные сердца…
Князь Илья повернулся к ней, цепь зазвенела, и он горько усмехнулся, кивая на нее:
— Вот где довелось нам с тобой встретиться!..
— Но я ведь же обещала, что пойду за тобой хоть на край света. А это – всего лишь смоленское княжество! – напомнила, подсаживаясь к нему, Горислава и прошептала: — Любый мой!
— Как! Ты… прощаешь меня? – недоверчиво посмотрел на нее князь Илья.
— Да как же я могу таить обиду на человека, который, после Бога, для меня роднее всех людей на земле? Дороже батюшки… дороже матушки… — не скрывая своей любви, ответила Горислава.
Помогая себе зубами, она быстро развязала узелок и стала выкладывать рядом с открытым Евангелием крошечные баночки и горшочки…
— Что это? – покосился на них князь.
— Целебные, просто чудодейственные мази! — прошептала в ответ Горислава. – Конечно, надо было сразу помазать ими твои ожоги, но, давшая мне их травница, сказала, что, быть может, еще не поздно…
— Оставь это… — отстраняя от себя здоровой рукой снадобья, покачал головой князь. — Поздно… Все уже поздно! Да и чтобы снять повязку – печать придется ломать…
— Ничего не поздно, любый! – настойчиво принялась открывать баночки Горислава. – И с печатью все уже договорено. После меня сюда придет Мстислав Мстиславович и сделает новую!
— Вот как? – изумился князь Илья. – Да чем же ты прельстить-то его смогла, что он даже Бога не побоялся?!
— Как чем? Своей любовью конечно – к тебе! – зардевшись, поспешно уточнила Горислава. — Он в любви толк понимает, и жену свою так любит, что у них, наверное, будут самые счастливые на земле дети!1
Князь Илья согласно кивнул и сказал:
— Так вот, чтобы это было действительно так, унеси все это обратно. Я не хочу отплачивать князю за такое благородство немалыми неприятностями! Узнав про то, что он осмелился вмешаться в суд Божий, такой строгий ревнитель закона, как князь Мстислав Храбрый, может просто-напросто лишить его наследства!
Горислава замерла с уже протянутой к шнурку с печатью рукой и предложила:
— Давай хоть тогда помажем ее прямо через полотно!
— Нет! – тоже решительно отказался князь. — Это сразу будет заметно…
— Какой же ты у меня упрямый! – вздохнула Горислава.
Князь Илья виновато пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:
— А может, я просто Божьего суда хочу?
— Да разве ты не понимаешь, чем он закончится?
— Конечно, тем, что и заслужил!
Горислава собрала в узелок горшочки, баночки и с упреком спросила:
— А обо мне ты подумал?
— А чего мне о тебе думать? Я и так… никогда не забывал тебя! – с трудом выговаривая слова, проговорил пленник. — Не беспокойся, о твоем возвращении к батюшке я позабочусь даже отсюда!
— Благодарствую…
— Да было б за что…
Они помолчали, словно завороженные, глядя, как догорает свеча. И когда она стала гаснуть, Горислава, вздрогнув, зажгла от нее запасную, лежавшую рядом и искоса посмотрела на следившего за каждым ее движением князем.
— Ты давеча спрашивал, прощаю ли я тебя? – спросила она и тут же ответила: — Так вот я прощаю тебе, князь. И то, что ты увез меня от батюшки, и, что чуть было не отдал под венец нелюбому. Не бойся, я никогда не стану женой Бориса Давидовича. И вообще любого другого князя. Я так решила: если с тобой что случится… словом, если не не будет больше тебя на земле, то… уйду в монастырь. И там буду молиться о твоей душе и оплакивать свою горькую долю… Ну а теперь, князь… — поднимаясь, вдруг чужим тоном сказала она.
Пленник поднял глаза и поразился той перемене, которая произошла в ней. Перед ним стояла не любимая, готовая пойти ради него на все девушка, а воспитанная в строгости и помнившая свое достоинство и честь княжна.
— Я все простила тебе и… прощай! – сказала она и, не оглядываясь, вышла из поруба. https://royallib.com/read/sanin_evgeniy/mi___do_nas.html#532480