ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Одолень-трава
Глава первая
Коси коса, пока роса…
1
Закончилось все разом. Ужасно. Нелепо…
Князь Илья сидел, чуть раскачиваясь, словно баюкая прижатую к груди больную руку.
Новая мысль не давала ему покоя.
Как же все так могло случиться? Ведь начиналось все так хорошо…
Когда ему исполнилось ровно три года, как и положено, над ним был совершен обряд сажания на коня.
Все это было известно ему со слов матери и теперь трудно было отделить, то, что слышал от нее, от того, что действительно помнил сам.
Вначале его, в княжеском красном плаще, сапожках, с маленьким мечом на боку вывели на крыльцо терема. Показали бесчисленным гостям, среди которых были многие князья, в том числе и князь Владимир. Его жена, княгиня, держала на руках совсем недавно родившуюся дочь – Гориславу…. А затем крепкие руки отца, взметнув над землей, посадили его на самого смирного, низкорослого конька, который, конечно, показался ему тогда конем-великаном, на котором ездили сказочные богатыри…
После этого праздника начались будни, хорошо известные каждому княжичу. Приставленные к нему дружинники учили его умению владеть любым оружием, своим и врагов: мечом, саблей, копьем, стрельбе из лука. Целыми часами заставляли стоять с тяжелым камнем на вытянутой руке. Слезы мешались на его лице с потом, но он терпеливо выдерживал это испытание. Знал, что все это нужно для того, чтобы потом он мог справиться с самым тугим луком и послать стрелу на целый перестрел, а то и дальше, как это иногда показывал для примера отец. Седой воевода, сопровождая его по лесам и полям, учил его без ошибок находить нужные пути и дороги. Он рассказывал о боях, в которых участвовал сам, объяснял, как правильно начинать и вести бой, где ставить засады и что делать, если противник окажется сильней или слабее тебя…
А потом опять – бои на деревянных мечах с ровесниками, и ненавистный камень на вытянутой руке
Лишь однажды он не выдержал и, вконец обессилев, признался отцу, что больше не может.
Тот обнял его и отирая грубой ладонью его лицо, сказал памятные слова:
— Чем горше пот, тем слаще плод! Единственное, чем я могу помочь тебе – это не жалеть тебя сейчас.
— Как это? — Не сразу понял он еще детским своим разумом и услышал в ответ жестокое:
— Пожалеть – значит, убить. Причем, возможно, в самом же первом бою. Ведь тогда телохранители будут только с боков защищать тебя, а впереди будет враг. Нацеленные на тебя копья, занесенные над головой сабли, мечи. Летящие прямо в грудь стрелы…
Отец помолчал и, обводя рукой град с теремами и церквами на верху горы, небольшие избушки в низине, свою дружину, которая, дожидаясь князя, отдыхала на мягкой траве, добавил:
— Кроме того, отвечая за жизнь дружинников и за судьбу своего княжества, ты должен не только первым идти в бой, но и уметь выигрывать целые войны! А это значит, знать все тонкости их. Так что не мной придумана эта учеба, княжич, не мне ее и отменять! Так учил меня мой отец, твой дед, а его, в свою очередь – его отец… Такова уж нелегкая судьба князя! Готовься измлада к ней. Это только со стороны, в красных плащах, впереди дружины, мы кажемся самыми счастливыми людьми на земле!
— А разве это не так? – помнится, с изумлением спросил и не помнится, чтобы услышал тогда ответа…
Детство сменило отрочество. Будь у отца еще хоть одно княжество, как, например, у Всеволода Ярославича, он бы тоже отправил его, как тот своего тринадцатилетнего сына Мономаха княжить им. Но такого княжества у него не было. Зато был давний друг, более могущественный князь — Владимир, у которого дочь Горислава подросла настолько, что можно было обручать ее с Ильей.
Самого обручения Илья почти не запомнил. Но Горислава полюбилась ему с первого же взгляда. К их будущему счастью, как казалось тогда, взаимно.
Потом были редкие тайные свидания, память о которых целыми месяцами согревала его потом.
А в перерывах – уже боевые мечи и сабли, бешеные скачки на взмыленных конях, первый настоящий бой, в котором все было так, как говорил отец. И даже после него – снова учеба… учеба…
Закончилось все это разом. Ужасно. Нелепо…
В тот теплый летний месяц внезапно занедужилось и так стало душно в тереме деду, что он повелел поставить на берегу реки для себя палатку и там медленно приходил в себя. Отец, отпустив большую часть дружины к великому князю, затеявшему новую войну, в которой принял участие и князь Владимир, остался в своем граде. А сам Илья, воспользовавшись случаем, ради нескольких минут встречи с любимой помчался в его княжество…
Он уже скакал со свидания, молодой, крепкий, счастливый. Улыбаясь, вспоминал ее слова, улыбку, глаза… как вдруг к нему подъехал окровавленный гонец, который, сползая с седла, сообщил, что дома – беда. На палатку деда, узнав, что тот находится вне спасительных крепостных стен, внезапно напал давно зарившийся на его княжество сосед. Его дружинники подрубили палатку, отчего дед задохнулся под ней. А отец… отец с небольшим отрядом, узнав об этом, бросился из града на выручку, да только сам лежит теперь до смерти исколотый копьями, изрезанный нашим же, русским мечом…
Поначалу Илья не понял до конца всех тех изменений, которые произошли в его судьбе. Горе от потери отца и деда затмили все остальные мысли. Во время отпевания, похорон он не замечал каких-то особенно сочувственных взглядов и значения некоторых сказанных в его адрес слов.
И только потом, когда на вопрос, почему князь Владимир не привез с собой Гориславу, тот отвел в сторону глаза и каким-то чужим голосом сказал, что Горислава теперь не сможет с ним видеться, он вдруг понял, что с ним случилось самое страшное, что может произойти в юности с любым рюриковичем. Лишившись деда, он еще мог стать владетельным князем после отца. Но так как погиб, не успев взойти на стол, и тот, он по закону лишался всякого права на княжество. То есть, становился изгоем.
Несколько раз князь Владимир пытался уговорить великого князя выделить Илье хоть маленький град, но тот неизменно отвечал, что бессилен перед законом, данным самим Ярославом Мудрым.
И началась для Ильи долгая полоса скитаний и борьбы с сомнительной надеждой, а если честно, то безо всякой надежды на счастливый случай, который снова поможет ему сделаться законным князем…
Наконец, к нему обратился с обещанием серьезной поддержки, решивший породниться или хотя бы войти в союз с князем Владимиром, разумеется, как только настанет для этого подходящий момент, Борис Давидович.
Тогда-то и произошло их первое и последнее, после того, как он стал изгоем, свидание с Гориславой.
Они стояли на берегу пруда, в котором было много одолень-травы. Ее белые кувшинки с зелеными сердечками могли радовать своей красотой кого угодно, только не их.
Стоял июль, макушка лета. И плакучие ивы роняли частые слезы в воду, слушая их негромкий разговор.
— Ну так что? – в который раз спрашивал он у нее и в который раз слышал один и тот же ответ:
— Я согласна!
— Может, все-таки передумаешь?
— Нет! Я готова бежать с тобой хоть на край света! Ты и в рубище нищего будешь мне так же люб, как и в княжеском плаще…
— Княжеский плащ… Что ты можешь понимать в этом. Ради него я… я… — он оборвал себя на полуслове и снова спросил: — Итак, ты согласна?
— Да! Да!
Князь Илья осторожно обнял девушку, и та сделала попытку высвободиться из его рук:
— Боязно обниматься… Грех!
— Бежать на край свет не страшно, а обниматься с любимым — грех? Ничего, мы все-таки обручены! – успокоил ее он и, сам отстранившись, вздохнул: — И потом, как знать, может, я это в последний раз обнял тебя. Время сейчас такое, да и судьба моя такова, что в любой момент все может оборваться единым разом…
— Ты говоришь такие страшные слова и так мрачен сегодня…
— Меня сделали таким…
— Я знаю это. И все бы отдала, чтобы еще хоть раз снова увидеть твою улыбку. Я все готова для этого сделать… — прошептала Горислава.
— Тогда, едем? – уже окончательно спросил князь Илья.
— Прямо сейчас? – с готовностью посмотрела на него девушка, но он, приостанавливая ее порыв, покачал головой:
— Нет, как только даст знак один человек, обещавший мне помочь вернуть этот княжеский плащ…
Борис Давидович, все лето и осень выгадывавший, где и с кем ему выгодней быть, вспомнил о нем, точнее о союзе с князем Владимиром, только зимой. И Горислава сразу отозвалась на зов своего любимого. Поехала с ним. Ничего не понимая, перешла в руки Бориса Давидовича, который лишь посмеявшись над князем Ильей, вместо обещанной помощи, выгнал его вон из своего терема. Казалось бы, князя Илью должна была ослепить ярость от такого коварства и обмана обидчика. Но вместо этого он, наоборот, словно прозрел и, содрогнувшись от того, что едва не потерял, попытался выкрасть Гориславу, но неудачно, и князь Борис, едва ли не со всей дружиной, бросился за ним следом.
Полутьма поруба стала сгущаться на глазах. Князь Мстислав прищурил глаза, чтобы от боли и стыда не видеть света даже от свечки…
…Продолжая думать о той погоне, он вдруг зримо вспомнил совсем другую, давнюю — от самого князя Андрея Суздальского, который, вроде, никогда за ним не гонялся, всегда поручая это другим… И почему-то уже была не зима, а лето…
Впереди было огромное болото, со спасительным за ним лесом, которое он в спешке принял за луг, и где сразу стал увязать сам и убегавшие с ним люди.
Огонек свечи неожиданно превратился в высокое солнце, которое ему уже никогда не суждено было увидеть…
Какие-то люди, ноги которых почему-то не увязали в трясине, бросились к нему на помощь. Среди них были его дед, отец, мать…
«Странно! – с удивлением подумалось князю. – Оказывается, они живы?! Для чего же тогда я так страдал, только зря считаясь изгоем?!»
Он хотел радостно крикнуть им, что здесь, что видит их, но вязкая тина уже плотно залепляла ему рот и даже нос. Хрипя, задыхаясь, он дернулся и, разом приходя в себя от дикой боли в руке, открыл глаза.
Над ним, зажимая ему рот и нос тряпицей, склонялся охранник.
Князь тут же понял, что происходит. Только обожженная рука спасла его, приведя в чувство… Он собрал все свои силы и ударил кулаком по голове никак уже не ожидавшего сопротивления от полузадушенного князя, дружинника. Затем хлестнул по нему цепью, как можно дальше оттолкнул его от себя ногами и обессиленно прижался спиной к стене.
Несколько мгновений они сидели молча, тяжело дыша, и с ненавистью глядя друг на друга.
— Все равно я тебя порешу!.. — наконец прошептал охранник!
— За что? – не понял князь Илья и услышал в ответ не оставлявшее ни малейших сомнений, что тот сделает все, чтобы сдержать свое слово:
— Ты отнял у меня все! После того, как ты навел на мой город поганых половцев, да и сам прошелся по нему со своими головорезами не лучше их, я лишился отца и матери. Они заживо сгорели в моем родном доме. А жену и детей – навсегда увели на длинном аркане в полон… И где они теперь? Хорошо если стали рабами в православном Царьграде… Хоть в Божий храм разрешат иногда сходить и веру родную сохранят. А ну, как попали к туркам или арабам?..
Князь Илья, слушая охранника, с каждым словом все ниже и ниже опускал голову.
В другой раз он не сумел бы так близко принять к сердцу слов о чужой боли. Но тут так свежи были воспоминания от несправедливости своей собственной судьбы, что он вдруг, неожиданно для самого себя, понял этого, едва не убившего его человека. Точно так же, как у него самого отняли в жизни все самое дорогое и главное, так же и он полностью обездолил его.
Можно, конечно, было возразить, что его вынудили встать на такую дорогу. Но стало ли бы тому от этого легче?
И ничего не ответив, он снова стал смотреть огонек свечи, которая всего минуту назад уже казалась ему последним светом в его жизни…
2
Стас был на вершине блаженства.
Река, обтекающая широким изгибом зеленое поле с леском, встретила пришедшую к ней в гости молодежь ослепительно синей, манящей улыбкой.
Студенты, высоко задирая ноги, дружно вбежали в нее, заплыли на самую середину и так резвились там, что, казалось, даже вода вскипала вокруг них.
Стас, Лена и Ваня держались особняком, на мелководье, где вода едва доходила до шеи. К ним подплыла было Юля, но несмотря на то, что Лена обращалась с ней, как с близкой подругой, вскоре почувствовала себя лишней и отплыла к остальным.
Пару раз Лена попыталась объясниться и попросить у Стаса прощения, но тот тоном компьютерщика с доброй улыбкой останавливал ее:
— Много текста!
И они говорили обо всем, что угодно, кроме того что случилось, даже темы исчезновения плиты и всего, что связано с этим не касались. Слишком светло, красиво и радостно было вокруг, чтобы хоть чем-то, хоть на время омрачать себе настроение.
— А этот Молчацкий, вроде, как даже совсем ничего! – когда заговорили о будущей постановке, заметила Лена.
— Ах, так! – притворно возмутился Стас и потянул к ее шее свои руки. — Да молилась ли ты перед купаньем, Дездемона?!
— Теперь ты ревнуешь? – засмеялась Лена и вдруг серьезно попросила: — Не надо, никогда и ни к кому меня не ревнуй. Я ведь больше в духовном смысле… Ведь главное не то, каким он был, а каким стал!
— Верно! – согласился Ваня, нырнул и, вынырнув, закончил: — Отец Михаил так и говорит: нужно ненавидеть не самого человека, а грех, который в нем! Это между прочим, и к тебе относится, Ленка!
— Гореслава! – строго поправила его та.
— Что? – от недоумения даже перестал вытряхивать воду из уха Ваня.
— Я не Лена, а – Гореслава, правда… Илья? – обратилась она за помощью к Стасу и ойкнула: — Ой, нет, уж лучше оставайся Стасиком! А то все какое-то сразу чужое…
— Смотри, только на сцене его так не назови! – с усмешкой Ваня. — А то представляю себе, что будет со зрителями! И особенно с любителем, чтобы в истории было все точно Владимиром Всеволодовичем, когда он вдруг услышит: — О, князь мой, Станислав!
— А что – были и Станиславы князьями! – возразил Стас. — Например, брат Ярослава Мудрого — Станислав Владимирович – двоюродный дед Мономаха! Правда, это почти единственное исключение. Обычно: Святославы, Ростиславы, Мстиславы, Изяславы… Из женских имен: Предслава, Сбыслава…
— Ой, Стасик, какой же ты у меня умный! – любуясь парнем, с восхищением покачала головой Лена. – Самый умный на свете!
— А я – самый сильный! – слегка ревнуя, заявил Ваня.
— А – я самая счастливая!…
— И самое главное – все мы – вместе! – подытожил Стас.
Он был на вершине блаженства.
Ваня, и особенно Лена тоже, действительно, счастливы. Одного только не хватало им – глубины.
Ваня и так, и эдак проплывал, мимо друга, подныривал под него, и все время просил удалиться от берега.
Но Стас каждый раз отказывался плыть с ним туда, где глубже.
— Ты что плавать не умеешь? – наконец, спросил у него Ваня, и Лена засмеялась: — Надо же, такой умный, сильный, красивый, а плавать не можешь!
— Почему – умею! Просто у меня дыхания почему-то не хватает!
— Это все потому, что тебя плавать на глубине никто не учил! – резонно заметил Ваня.
— А где было учить? В Москву-реку что ли с моста бросать?
Стас окунулся с головой в воду и блаженно выдохнул:
— Мне и тут хорошо! Вода – великая сила! Будто все десять лет учебы с меня сходит, со всеми ненужными теперь геометриями, алгебрами, физикой, химией…
Он, наверное, перечислил бы все предметы, не касающиеся его гуманитарного будущего, если бы не Лена.
— Ой, Стасик! – неожиданно вскричала она, отталкивая Стаса. — Ой, подожди, ой, уходи скорей с этого места!
— Что такое? Что случилось? – забеспокоились разом Ваня со Стасом, но Лена полусерьезно, полусмеясь, только отмахнулась от них:
— Да я нырну тут, чтобы в меня хоть что-нибудь из всего этого вошло! Пока не отнесло течением!
Девушка и правда нырнула и почти минуту продержалась под водой.
— И правда, русалка! – с восхищением прошептал Стас.
— Да, только — какое тут течение… — охотно согласившись с другом, с сожалением возразил сестре Ваня. — И глубина тоже – совсем детская!
Он просительно посмотрел на Стаса:
— Давай все-таки на середину реки, а?
— Ага! Так я тебе и поплыл! – усмехнулся тот. — Чтобы ты меня на глубине плавать учить начал?
— Да нет! – горячо принялся убеждать друга Ваня. — Ты просто на спину ложись, а мы с Ленкой тебя, как дельфины понесем!
— Давай, Стасик! – вынырнув и, узнав в чем дело, поддержала брата Лена.
И тот, предавая себя, точнее ложась на их руки, стал глядеть в ослепительно-синюю высь, уже не понимая, где небо, а где река…. Да и какая разница была для него в тот момент, где что было на самом деле…
3
— Да что я тебе, йог, что ли? – возмутилась Людмила…
— Ну, наконец-то они уплыли! А то я уж думал, все дело сорвется!
Александр, жестом увлекая за собой Людмилу, выскочил из-за кустов и подбежал к разложенной вокруг пенька одежды друзей.
— Давай! Давай! – сбрасывая с себя футболку, торопил он.
Людмила нехотя взяла кофточку Лены и оглянулась;
— Может, все же не будем, а? – робко предложила она.
— Поздно! Шампанское уже разлито, икра роздана – надевай!
— Никогда в жизни чужой одежды на себя не надевала! Даже в магазинах новую брезгую мерить!…
Людмила, морщась, причем не столько от брезгливости, сколько от прилагаемых усилий, надела кофточку Лены, которая оказалась явно тесна ей, и потянулась за юбкой.
— Слушай, — прошептала она. – Я же ведь в нее не влезу!
— Не влезешь сама – силой затолкаю!
— Ну ладно… ладно… Знаю, я какой ты мастер юбки надевать… Скорее наоборот!
Людмила кое-как натянула на себя юбку Лены и пожаловалась:
— Все равно не застегивается…
— А этого и не нужно! Ты же ведь не на званую вечеринку идешь! Садись быстрее на пень! – приказал Александр своей сообщнице.
— Я бы и рада! Но… как?! – показывая на юбку, простонала та. — Она же ведь по всем швам трещит!
— А ты потихоньку! Выдохни из себя побольше воздуха… Прижми живот к позвоночнику… Вот, вот, молодец!
— Не смеши – лопнет! – попросила Людмила, кое-как села и вдруг недоуменно посмотрела на Александра:
— Погоди, а кто нас фотографировать будет?
— Ах, ты… все учел, одного лишь не предусмотрел! — ругнулся тот и растерянно огляделся вокруг: — Студентов не попросишь, нам знакомые свидетели никак не нужны. Да и далековато они сейчас! А-а! Вот, кто нам может помочь! — вдруг увидел он стоявшего у своей иномарки Ника. Тот призывно махал руками никак не замечавшим его Стасу, Ване и Лене.
Александр торопливо подбежал к нему и попросил:
— Простите, вы не могли бы меня сфотографировать с моей девушкой?
Он протянул Нику фотоаппарат, и тот нехотя согласился:
— Ладно, только недолго. Показывай, на что тут нажимать!
— Вот сюда! – дотронулся пальцем до кнопки Александр и с превосходством посмотрел на парня: – Что, никогда цифровым фотоаппаратом не пользовались?
— Таким – нет! – одними губами усмехнулся Ник и для наглядности расчехлил свой: — Я, видишь ли, как-то к другим привык!
Александр даже губу закусил: это была настоящая профессиональная цифровая фотокамера, стоившая, в десять, если не в сто раз дороже предмета его гордости перед сокурсниками.
Он быстро пробежал к пню, мгновенно рассчитав нужный ракурс, показал Нику, куда нужно становиться и, обнимая Людмилу, зашептал:
— Голову, голову за меня прячь! У нее же коса, да и лица у вас разные. Главное, чтобы светлых волос было немного видно, и как можно больше утят на кофточке ему покажи!
— Да что я тебе, йог, что ли? – возмутилась Людмила, но благодаря своему спортивному телу выполнила все указания Александра, который, наконец, обнял ее и слегка прижался к губам.
— Ну, все, что ли? – нетерпеливо спросил Ник.
— Да! – в один голос прокричала Людмила и Александр.
— Тогда все! Готово!
— Спасибо!
Александр оглянулся и вдруг заметил, что Ник наставил на них свой фотоаппарат.
— А это вы зачем? – опешил он.
— Как зачем? Такая красивая пара!..
Ник, усмехнувшись, щелкнул еще раз, потом, когда Людмила с облегчением распрямилась, и стало видно ее лицо, еще, и добавил:
— Это уже – мне на память! И в качестве платы за оказанную услугу!
Он вернул фотоаппарат Александру, помахал руками так и не увидевшим его друзьям, сел в машину и, как всегда прямо с места с бешеной скоростью рванулся вперед.
https://www.rulit.me/books/my-do-nas-calibre-0-8-61-read-260312-54.html