Евгений Санин
ДАНЬ МОНОМАХА
Историческая драма
(Продолжение)
Мономах:
— Святый владыко, как мне быть:
Не медли, я молю, с ответом
Душу спасти иль погубить,
Других людей сгубив при этом?
Архиепископ:
— Молился я в ночной тиши,
Была тиха моя молитва…
Хотя… для мира и души
Молитва – это тоже битва!
Мономах:
— Да-да, конечно, но сейчас
Не время для бесед духовных.
Сейчас возможность есть у нас
Русь от врагов избавить кровных!
Архиепископ
(показывая большую серебряную монету):
— Вот, посмотри-ка на монету,
Что к нам завез купец-араб.
Когда-то тетрадрахму эту
Послушно изготовил раб.
Потом она пошла по миру:
Эллада, Персия, Тунис,
Где, поклоняясь, как кумиру,
Ей торговали и клялись…
Смотри: над профилем Афины
Коринфский шлем в те годы смял
Удар до самой середины –
Знак недоверчивых менял.
Сначала серебро блистало,
Потом стемнело, словно сад,
И, наконец, она устало
Легла в заветный чей-то клад.
Как быстротечно мир устроен!
Давно повержены во прах
Купец и царь, поэт и воин,
Ее державшие в руках.
Теперь вот я, ленив, беспечен,
Иду по тропке бытия,
Не понимая, что не вечен,
Как были все они, и я!..
Мономах
(недовольно):
— К чему всё то? Прости, мне недосужно!
Скажи, пока что время есть у нас —
Как быть с врагом?
Архиепископ:
— Я то к тому, что нужно
О вечности заботиться – сейчас!
Ведь после войн, болезней, моров, слухов
Поверь мне, князь, настанет, наконец,
И – благорастворение воздУхов,
И – благосостояние сердец…
Мономах
(в сторону):
— Не слышит, что ль? Я знал, что он порой
Юродствует и иногда чудачит.
Но чтобы здесь, сейчас, передо мной…
(вслух)
И что сие, владыко, это значит?
Архиепископ:
— То, что тогда – не в силах и представить…
Тогда… тогда – захватывает дух…
Мы, люди, будем Бога вечно славить
За эту горсть сегодняшних укрух!
Как крошки хлебные, Он эти дни и ночи
Любя, нам подает, чтоб мы могли
Заботиться, пока отверсты очи,
И о душе, и для родной земли.
(устало прислоняясь к стене, но бодро)
Полезно милостыню дать убогим:
Сироткам, вдовам от щедрот своих.
(с особой значимостью)
Но выше нет заслуги перед Богом —
Как жизнь свою отдать за жизнь других!
Архиепископ блаженно закрывает глаза и умолкает.
Мономах:
— Да он совсем меня не слышит!
И от него не слышно слов…
Может, преставился? Нет – дышит…
Ты что, владыко, нездоров?
Архиепископ
(открывая глаза):
— Я шел к тебе – шаги считал!
Мономах:
-Зачем?..
Архиепископ:
— Затем, что мне придется
За каждый шаг – велик иль мал,
Держать ответ…
(садясь)
Прости, устал…
(поднимая перст)
Ведь он там – в Небе отдается!
Мономах:
— Да это мне, хоть забываю,
И так известно самому.
Но здесь… сейчас… не понимаю, —
Ты это все – к чему?
Архиепископ
(поднимаясь, с неожиданной силой в голосе):
— Над крестной клятвою твоей –
Для этого я здесь, не так ли? —
Не властен я – архиерей,
Что с бородою не из пакли!
В Царьграде я видал давно
Таких. Развяжут, не бледнея,
И крестной клятвы узы. Но –
Ответ за то еще страшнее!
Архиепископ подходит к аналою в углу, перед иконами, на котором лежат Евангелие и Крест.
Архиепископ
(глядя на крест):
— Он на кресте уж тыщу лет,
И всё живой… Как то не видят?!
(Мономаху)
Мои слова и мой ответ
Тебя, надеюсь, не обидят?
Мономах
(сдержанно):
— Ну, что ты… Нет!
Архиепископ:
— Тогда пойду —
Считать шаги, что были прежде
И что, даст Бог, еще пройду
В пути – ко сбыточной надежде!
Архиепископ, поддерживаемый под руку Мономахом, медленно идет к двери, где князь передает его гридню. Летописец ему вслед:
Летописец
(ему вслед):
Один, в безмолвии ночном,
Перебирая зерна четок,
Он мог бы спутать явь со сном,
Когда б ход мыслей не был четок.
Ему не нужно ничего:
Среди дождей, морозов, зноя, —
Подобна келия его
Ковчегу праведного Ноя.
В соседней келии монах
Давно отбил свои поклоны
А он, с молитвой на устах,
Глядит на древние иконы.
Весь мир, уставши от грехов,
Спит до рассвета, забывая,
Про пенье третьих петухов…
А он, себя окаивая
И спать ресницам не веля,
Всю ночь стоит у аналоя,
Молясь, чтоб стала вся земля
Ковчегом праведного Ноя!
Мономах
(тяжело опускаясь на скамью):
— Он мне сказал и все, и ничего…
В спокойный час я, как земля сухая,
Впитал бы жадно все слова его,
Ни одного из них не упуская.
Но этот час тяжел, как никогда.
Сейчас меня преследует иное:
Как о небесном думать мне тогда,
Когда зависит от меня земное?!
Вся тяжесть снова на моих плечах.
И надо… надо принимать решенье.
Ведь сила князя не в словах —
В его делах и их свершенье.
Что я могу народу дать,
Дав ханам улететь, как птицам:
Осиротив – потом подать
Сиротам, нищим и вдовицам?!
Коварство Итларя… Кидана взгляд…
Прав беглый раб – такие не отстанут.
(вспоминая)
«Слова их мед…
Дела их яд…»
Обманут ханы нас, обманут!
(летописцу)
А если мы обманем их,
Как предлагает воевода?
(летописец отворачивается, и Мономах – сам себе)
То не от слов, а дел моих
Спасется множество народа!
Не будет литься кровь рекой,
Не содрогнется Русь от стона,
И не потянется строкой —
Позорной – в Степи нить полона!
Прав Ратибор – там выгода видна,
А тут (стучит по груди) ее никто не видит.
А может… у нее здесь нет и дна?
Войти – войдет, и только в Небе выйдет?..
Пора, пора уже давать ответ…
Не льет вода под камень залежалый!
Итак – итог? Скорее, да, чем нет…
Да-да, скорее «да», пожалуй!
(после раздумья, уже более решительно)
И, если там княжь гридь уж возвратился…
Его за воеводой я пошлю…
Мономах хлопает в ладоши – раз, другой. Собирается хлопнуть в третий, как дверь отворяется, но, вместо гридня входит Гита.
Гита:
— Ты все еще в трудах?
Мономах:
— Да, припозднился…
Гита:
— Идем со мной, тебя я покормлю!
Мономах отрицательно качает головой. Гита подсаживается рядом.
Гита:
— Почти не ешь, совсем не спишь…
Не отдохнешь от дел рабочих.
Мой лад! Себя ты не щадишь
Мономах:
— Себя-то я как раз щажу, а прочих…
Гита:
— Один, охрану отпустил!
Ну, как же можно без охраны?
Мономах:
— А меч на что?
Гита:
— То — мало сил,
А всюду эти ханы, ханы…
(глядя на мужа)
Ты у меня совсем устал!
А я все сына вспоминаю:
Каким он был, каким он стал,
И обнимаю, обнимаю…
Я знаю, что нельзя так, но —
Ты только не изволь сердиться —
Хочу спросить уже давно:
Когда наш мальчик возвратится?
Мономах:
— Как только все у нас начнется…
Гита
(встревожено):
— Что все?!
Мономах:
— Ну… скажем, дань мы соберем,
Так сразу он к нам и вернется.
Я думаю, уж скоро…
Гита:
— Днем?
Мономах:
— Не могут злого сделать ханы
Такому сыну моему:
Ведь на него, с рожденья, планы –
Особые!
Гита:
— Но почему?
Мономах:
— Он носит имя Святослава,
Который двести лет назад
Ходил на Степь. И честь, и слава
Ему покорны были…
Гита:
— Лад!
Мороз крепчает! Шубу надо
Ему бы передать туда…
Мономах:
— Дадим и шубу, моя лада —
Когда вернется он сюда!
Гита:
-Я верю слову Мономаха!
Ведь ты — не ханы и князья,
Которым ничего без страха,
Все знают, доверять нельзя!
Гита уходит.
Мономах
(вслед жене):
— Что с нею будет, если Святослава
Нам не удастся вызволить? Вина
Тогда на мне, и как отрава,
Испортит нашу жизнь она!
Да и князья – пойдут ли вместе
На Степь под знаменем моим.
Или останутся на месте,
В надежде выстоять самим?
(с горькой усмешкой)
Олег с великою охотой
Напишет сразу всем о том,
Что Мономах наделал с ротой,
Которую скрепил крестом!
Кто после этого со мною
Общаться станет, не боясь,
Что с клятвой сделав так одною,
Их тоже не обманет князь?
Да, риск и здесь, причем, немалый…
И, может, лучше нет, чем да?
(смотрит на летописца, но тот молчит, и тогда – опять себе)
Да-да, скорее, нет, пожалуй…
Но если нет – опять беда!
Допустим, даже ханы эти,
Взяв дань, бескровно в Степь уйдут.
Так вслед за ними, словно сети,
Другие будут тут, как тут!
Придут, как там им дань покажут,
И, позабыв вчерашний страх,
Назавтра явятся и скажут:
«Плати и нам, князь Мономах!»
А чем платить? Уж нечем будет —
Все, что собрали – отдадим!
И, если так нам Бог рассудит,
Собой платить придется им…
Нет времени на размышленье,
И тут и там видна беда,
И надо принимать решенье.
Так как же быть: нет или да?
Да или нет? Два эти слова
Опять, как обоюдоострый меч!
И я в недоуменье снова —
Которому идти навстречь?..
За дверью вновь слышится тихая, протяжная песня. https://www.rulit.me/books/my-do-nas-calibre-0-8-61-read-260312-113.html