ПРОЩЕНИЕ
Выйдя на пенсию, я начал каждое лето проводить в Печорах. Снимал в городе комнату, где только ночевал, а весь день не выходил из монастыря. Среди монахов у меня появились большие друзья, кроме того, я старался в меру своих сил быть полезным обители.
Как-то вечером я уже собрался к себе на квартиру, как меня по дороге к Святым вратам остановил знакомый иеромонах и попросил:
— Виктор Сергеевич, не могли бы вы взять к себе на два-три дня этого молодого человека? В городской гостинице нет мест, а из печорских жителей он никого не знает. Возьмите, юноша хороший.
Я согласился, и молодой человек (его звали Павлом), длинный и неуклюжий, в модных брюках и остроносых башмаках, пошел ко мне.
За ужином он рассказал, что живет в Ленинграде, учится в институте и работает лаборантом в «ящике». Семья неверующая.
— Отец — слесарь и человек некультурный, — юношеским баском повествовал Павел, — он со мной из-за религии до драки доходит. А как-то напился и пошел в милицию жаловаться, что я в Бога верую. Там народ умный, и его выставили. С матерью тоже трудно, она одно твердит: «И в кого ты такой псих уродился, лучше бы с девушками в кино ходил, а не по церквам бегал». Икону у меня со стола убирает, лампадку зажечь не дает. Брат есть, монтером работает, он меня и за человека не считает. Сестренка, та еще маленькая, только в школу пошла. Иногда про Бога спрашивает. Я ее даже причастил один раз. А сейчас я в отпуске. Своим сказал, что на взморье в Ригу еду, а сам — по монастырям. В Загорске был, в Почаеве, а под конец сюда приехал. Очень нравится.
Все три дня, которые Павел провел у меня, он или жадно читал духовные книги, или был в монастыре. Вечерами мы с ним подолгу беседовали и ели картошку, варенную в мундире.
Перед отъездом Павел мне озабоченно сказал:
— Одна здешняя женщина-эстонка продает очень красивые вещи своей вязки, хотел всем своим купить у нее что-нибудь в подарок, но денег надо рублей двадцать пять, а у меня только на обратный билет.
Я подумал и сказал:
— У меня есть деньги, но тоже только на обратную дорогу, я ведь через неделю возвращаюсь домой в Ленинград, но отец Иоанн дал мне пятьдесят рублей на покупку красок, я могу дать вам из них, а вы мне по приезде вернете.
— Не задерживая! — обрадовался Павел. — Дома у меня деньги есть, я ведь прилично получаю.
— Ну и прекрасно, а то у меня пенсия небольшая, и, кроме того, я каждый месяц сестре посылаю, так что мой денежный вопрос стоит остро, задерживать же отца Иоанна с получением красок мне не хочется.
Павел еще упросил меня дать ему на прочтение одну из моих книг.
— Как приедете в Ленинград, сейчас же мне позвоните, и я мигом принесу вам и деньги, и книгу.
Мы дружески распрощались, и Павел уехал, а я прожил еще неделю и тоже вернулся в Ленинград.
Человек я вдовый и живу один. Приехав, привел свою комнату в порядок, получил пенсию, сделал покупки и спустя два дня позвонил Павлу. Он пришел немедленно, вручил мне с благодарностью книгу и выпросил еще две, которые я дал с условием не задерживать. Прощаясь, Павел небрежно сказал:
— А денежки не принес, нет сейчас.
Меня покоробило: ведь я предупреждал Павла о своей материальной несостоятельности, а ему хоть бы что! Но потом упрекнул себя за излишнюю строгость к молодому человеку и успокоился.
Прошло два месяца. От Павла — ни слуху ни духу. Позвонил ему, спросил, как живет и когда думает вернуть книги. Отвечал Павел очень безпечно, сказал, что книги «читают», и высказал неудовольствие по поводу того, что я его тороплю.
Прошло еще полтора месяца, я давно отправил отцу Иоанну краски, купленные на мои деньги, и, не получая от Павла вестей, начал беситься: «Пользовался моим гостеприимством, взял книги, чужие деньги и… сгинул». Мое раздражение на юношу дошло до того, что я начал мысленно составлять ему едкое письмо, но письма не написал, а чтобы успокоиться, решил прибегнуть к самому верному средству — говению. Проходил пять дней в храм и вечером пятого дня остался после всенощной исповедоваться.
Собралось нас несколько человек. Священник, мой духовный отец, проникновенно читал молитвы перед исповедью. Я стоял смущенный и неспокойный, перебирая в памяти свои грехи, и волновался от того безпорядка, который царил в моем сердце. В голову приходил Павел. И вдруг острая мысль пронзила меня: «Пришел просить о прощении, а сам не можешь простить Павла».
«Но он виноват!» — завопил кто-то в моем сознании.
«А как я его поношу все время, — ответило сердце, — он ведь еще мальчишка, борец за веру в своей семье. Деньги отдаст потом, а не отдаст — Бог с ним, я его прощаю. Спаси его, Господи, и помилуй, а меня прости, что осуждал Павла так мерзко и так жестоко».
Я стал на колени, прижался лбом к холодному полу, и на сердце у меня стало тихо и так хорошо, что не могу рассказать.
Утром я причастился и, умиротворенный, пошел домой.
Вечером я открыл входную дверь, чтобы выйти на лестницу и вынуть из ящика почту, и вижу: на пороге Павел собирается нажать кнопку звонка. Шея обвязана толстым шарфом, лицо красное, голос хриплый.
— Виктор Сергеевич, простите, что я так долго не приносил вам ни книг, ни денег. Вот, пожалуйста, возьмите, —
он мне протянул и то, и другое. — А зайти, спасибо, не могу! У меня сейчас очень высокая температура, я на бюллетене, но не мог лежать, очень хотелось отнести вам долг. Не сердитесь на меня, а если что нужно, звоните, я к вашим услугам.
ИСТОЧНИК: http://derzhavnaya.info/Knigi/izdat_nashego_xpama/L.S.%20Zaparina.%20Nepridumannye_rasskazy%20(3%20izd.).pdf