По утрам, проводив своих кого на работу, кого в школу, мы садимся с Верой Федоровной (соседкой по квартире) на кухне и  чаевничаем. Никого нет, тишина, слышно только, как на верхнем этаже кто-то играет на скрипке.
— Вы не знаете, что с Настей случилось? — спросила меня Вера Федоровна за одним таким чаепитием.
— А что?
— Я сегодня вышла в пять часов в переднюю, а мимо меня — Настя. Красная, зареванная, и куда-то очень спешила. Два года в нашем доме живет, и я ни разу не видела, чтобы она плакала.
— А помните, в прошлом году, когда из деревни телеграмма пришла, что мать умерла, как она рыдала, — напомнила я.
— То — особое дело, об отце она тоже плакала, он через месяц после матери умер, а теперь с чего? Настя — комсомолка, на рабфаке отличница и по-пустому лить слезы не станет, случилось что-то, не иначе.
Мы окончили чай. Вера Федоровна принялась убирать посуду, а я — собираться в молочную.
— Доброе утро! — раздалось с порога.
Мы обернулись, перед нами стояла Настя. Как обычно, красная косынка лихо сидела у нее на затылке, волосы кудрявились надо лбом, но лицо было очень взволнованное и торжественное. В руке она держала что-то завернутое в платочек.
— Ты куда это ни свет ни заря бегала? — ворчливо спросила Вера Федоровна.
— Ах, тут такое дело вышло, что сразу не объяснишь. — Настя села на табурет, концом косынки вытерла лицо и вздохнула.
— Да что же случилось?
— Ой, родненькие, ой, голубчики, — вдруг по-деревенски заголосила Настя. — Родители мои еще года нет, как померли, а ведь я, подлая, их начисто забыла и на могилки не ездила. Все дела, все недосуг, все куда-то бегу… И вот сегодня ночью мне снится, будто иду я красивым садом. Помните, когда меня от рабфака в Ялту посылали, я, вернувшись, все вам про Никитский сад рассказывала, так этот в сто раз лучше. Так вот, иду я этим садом, любуюсь и выхожу на поляночку. Она вся цветами поросла, а посередине нее большой стол стоит, богато убранный, и за ним разные люди сидят и кушают. «Вот, — думаю, — где хорошо», — а потом повернувшись в сторону и вижу: под деревом, сгорбатившись, мои старики стоят, несчастные такие, вроде как нищие на паперти. Я к ним: «Чего дерево подпираете? Идите садитесь». А они только головами замотали: «Нельзя, здесь нашей части нету».
И тут мне кто-то объяснять стал, что я попала на тот свет, что за столом сидят покойники, а у моих родителей нет там части, потому что я их не отпела. Мне до того своих стариков жаль стало, что я как зареву, как закричу, и проснулась.
Глянула в окно — утро. Скорей подхватилась и бегом в Теплый переулок — я от нашей лифтерши слыхала, что там больно хороший батюшка при церкви живет. Бегу бульваром и реву в голос, до того родителей жалко. Прибежала, стучусь в церковь, а сторож спрашивает: «Ты что в этакую рань прибежала?» — «Пусти, — кричу, — дедуленька, к старому батюшке, дело у меня есть». Впустил. Батюшка вышел. Маленький, седенький, из себя строгий, а глаза ласковые, так и греют. Я и про комсомольский билет забыла, да бух ему в ноги. Потом все рассказала.
«Горе твое поправимое, — говорит он. — Вот сейчас до обедни твоих родителей отпоем, а что дальше делать, я тебя научу. Становись пока на колени и молись, чтобы Господь простил».
Отпел батюшка отца с матерью, объяснил, как мне за них дальше молиться, спросил, умею ли я поминание писать, и ушел в алтарь. Я все, чтобы не перепутать.гна бумажке себе записала, а батюшка после обедни подозвал меня и сказал:
«Теперь твои родители свою часть получили», — и дал мне эту просфору.
Настя бережно развернула платочек, показала нам просфору, поцеловала ее и ушла из кухни.
Мы с Верой Федоровной постояли, помолчали и разошлись по своим комнатам.  https://www.truechristianity.info/real_stories_ru_08.php