По национальности я русская, но еще мои прадеды переселились в Эстонию, там я и родилась. Семья наша была религиозная, в школах в то время преподавали  Закон Божий; я верующая с того момента, как себя помню.
       В детстве я была веселой и энергичной, много шалила с  подружками, но в десять лет у меня неожиданно заболела левая нога в голеностопном суставе. Вначале боль была
незначительная, но постепенно она стала усиливаться, и родители показали меня врачу.
       Он немедленно уложил меня в постель, назначил лечение, но лучше не стало.
       Утомленная долгим лежанием, я попробовала ходить, ведь я была еще ребенком, хотелось поиграть, побегать. Но оказалось, что от резкой боли я не могу стать на ногу. Заказали костыли, и я начала ходить только с ними.
       Днем нога болела терпимо, но по ночам я мучительно страдала и так кричала, что никому не давала спать.
       Кончилось тем, что родители отвезли меня в Тарту и  поместили в больницу, где меня лечили опытные врачи и профессора. Я пролежала в ней несколько месяцев, не получив никакого облегчения.

      Наконец в одно страшное для меня утро к моей кровати подошли два врача и принялись ласково, но очень настойчиво уговаривать дать согласие на ампутацию ступни,
так как вылечить ее невозможно. Если же я откажусь от ампутации, нога может заразить весь организм.
       Слушая врачей, я сразу представила себе, как сделаюсь калекой и буду ходить по городу без ноги. Калек я боялась с самого раннего детства, они мне внушали ужас и такое
непреодолимое отвращение, что при виде их я убегала. Поэтому, когда врачи умолкли, я начала отчаянно плакать… Они испугались и старались успокоить меня, но я плакала
безутешно, а когда приехали родители, потребовала, чтобы меня немедленно увезли домой.
      — Ты опять будешь кричать по ночам от боли, — сказал отец.
       — От меня никто не услышит ни одного стона, — пообещала я и сдержала слово. Мне тогда было двенадцать лет.
      Вернувшись домой, я редко встречалась с подружками, а больше сидела или лежала дома и читала. Книги мне приносил наш знакомый батюшка, отец Василий. Особенный интерес вызывали у меня описания чудесных исцелений. По ночам, когда боль в ноге доводила меня до того, что я зарывалась лицом в подушку, чтобы никто не услыхал моих стонов, я думала о том, что попрошу родителей повезти меня в Пюхтицу к чудотворному образу Царицы Небесной и там буду молить Ее исцелить мою ногу.
      С наступлением весны мое состояние ухудшилось, но я продолжала вставать с постели, убирала комнату, выходила в наш садик, только на улице старалась не показываться, боялась, что из-за костылей кто-нибудь назовет меня калекой.

      Лето подходило к концу; наступил Успенский пост, и начались разговоры о приближении праздника в Пюхтице.
        В то время из многих городов и сел, находившихся не очень далеко от монастыря, шли туда к Успенову дню крестные ходы. Собирался народ, брали иконы, хоругви и
вместе с духовенством шли пешком на праздник к Царице Небесной. Некоторые ехали сзади шажком, кто на подводах, а кто в экипажах, и подвозили уставших или больных.
Народ пел молитвы, псалмы. В лежащих на пути селах останавливались и служили молебны; к пришедшим присоединялись местные богомольцы со своей святыней, и, как
ручейки в реку, в крестный ход вливались новые массы людей, и к Пюхтице он подходил мощный, растянувшись по дороге длинной извилистой лентой.
      Такие крестные ходы шли из разных мест, и в конце концов вокруг монастыря и в его ограде собиралось огромное количество паломников. Из нашего города крестный
ход выезжал на пароходе до Сыренца, а оттуда шел двадцать пять километров пешком в монастырь.
       К этому времени у меня созрело твердое решение не ехать в Пюхтицу поездом, как я думала раньше, а идти вместе с нашим крестным ходом. Я полагала, что родители одобрят мое желание и пойдут вместе со мной, но они решительно отказались, ссылаясь на то, что у них нет лишних денег. Тогда я пошла к своей бабушке, попросила у нее крону и уехала с крестным ходом одна. На пароходе я встретила отца Василия с матушкой и очень им обрадовалась.
       Доплыв до Сыренца, мы вышли на берег, и я, став на  костыли, пошла с народом. Но, пройдя, надо полагать, километр, начала отставать. Моя нога к тому времени уже не
могла становиться на всю ступню, пронзающая боль не  давала этого, я ставила ее боком, вывернув подошву внутрь. Когда я стояла и горестно думала, как пойду дальше, со мной поравнялась подвода, и сидевший в ней дедушка предложил довезти до обители. Меня будто кольнуло в сердце: сесть и ехать? А как же мое решение идти пешком? Я поблагодарила, собрала все силы и пошла…
      Не было ни одной подводы, ни одного экипажа, из которых бы не раздавались голоса людей, приглашавших меня сесть к ним. Я всех благодарила и, прикусив губы, шла, шла, шла…
      Вечером мы подошли к Овсову. Там стояла часовня. Я села на ее ступеньки и почувствовала: «Всё… Дальше двинуться не могу ни на один шаг».
      — Надюша, — уговаривали меня отец Василий с матушкой, — пойдем к нашим знакомым, если не можешь дойти, мы тебя донесем. Там вымоешь ноги, покушаешь и ляжешь в теплую постель.
     Я не согласилась. Мне было так плохо, что я знала: если лягу, то уже больше не встану. Лучше просижу на ступеньках всю ночь, а завтра, если не смогу идти, поползу в
Пюхтицу.
       А нога сильно распухла и неподвижно, как бревно, лежала передо мной.
      Кто-то из богомольцев дал мне поесть, какая-то добрая душа укутала теплым платком, и я уснула.
      Утром меня снова накормили, я помолилась, взяла костыли и пошла. Нога отдохнула, и я шла бодро, но чем ближе к Пюхтице, тем становилось труднее. Наступать на ногу я уже не могла, а тянула ее по земле, отстав от самых отстающих. Дороге же, казалось, не будет конца.
      Но вот показались первые домики Пюхтицы и блеснул крест на церкви преподобного Сергия. Теперь только подняться в гору, и я буду в монастыре. Все, с кем я вышла из Овсова, давно уже, верно, молились в соборе, а я только вползла в заполненную народом монастырскую ограду и села прямо на землю, потому что все скамейки были заняты.
      Отец Василий разыскал меня.
      — Мы опоздали, — сказал он, — литургия давно началась. Когда она окончится, к источнику пойдет крестный ход. Я тебе советую: не ожидай всех, а иди к источнику
сейчас, чтобы в такой огромной толпе тебя не затерли.
      — Нет, пойду со всеми.
      Я очень устала, но, как только раздался колокольный  звон и из дверей собора вышли духовенство и люди с носилками, на которых был установлен чудотворный образ
Царицы Небесной, я ощутила прилив сил и пошла с богомольцами.
      — В Рождестве девство сохранила еси,’ — звенели голоса монахинь.
      — Во Успении мiра не оставила еси, — мощно подхватил народ.
      И под звон колоколов, под пение людей образ будто поплыл над морем человеческих голов.
      Светило солнце, переливались драгоценные камни на окладе, качались цветы, украшавшие образ, а он плыл и плыл, как золотая лодка, и мне показалось, что это не икона, а Сама Царица Небесная, и что я должна скорей, пока Она еще здесь, выполнить все, задуманное мною.
      Вы спрашиваете, молилась ли я в это время? Не знаю, что вам на это ответить… С того момента, как врачи сказали, что у меня костный туберкулез, и предложили ампутацию, я мысленно была с Царицей Небесной. Это не значит, что я все время молилась, нет, но я думала о Ней, жаловалась Ей. Я вам уже рассказывала, что по ночам меня изводили сильные боли, так вот, мне тогда часто казалось, что Она была где-то близко…
     Стечение людей на празднике было такое большое, что идущие в начале крестного хода уже подошли к часовне и там начался молебен, а идущие в его конце еще не вышли
из ограды…
    Я доплелась до источника, когда там уже все окончилось и крестный ход повернул обратно. Возле часовни толпилось много людей, я с трудом протиснулась к небольшому бассейну, в который стекала вода из источника. Отец Василий поджидал меня возле него.
    — Разуй, Надюша, ногу, а я буду поливать ее водой.
     Я сбросила пыльный башмак, сняла чулок, поставила ногу на землю, а отец Василий черпал кружкой воду из бассейна и лил на нее. Я старалась сделать так, чтобы подошва стала не боком, а прямо, но от боли это не удавалось. Я помогала рукой, выпрямляя ступню, а отец Василий, не останавливаясь, поливал ногу.
     Наконец вся подошва коснулась земли, я нажала на нее что было силы и, странно, не ощутила боли. Нажала еще… Нога не болела. Я твердо стала на нее, притопнула. Боли
нет… Шагнула — идет свободно… Вынула из-под рук костыли, попробовала идти без них — могу. Обошла часовню… Ноги шли так, как ходили до болезни. Тогда я прислонила костыли к стене часовни и пошла в собор.
    Что я чувствовала? Не могу передать… Я была как бы не в себе и только по временам принималась вертеть левой ногой: не появится ли знакомая острая боль. Но нога была
такой же здоровой, как раньше.
     Три дня после этого я не могла есть, даже вид пищи был мне противен. 

     Когда наш крестный ход отправился в обратный путь, я пошла с ним.
    В городе народ встречал нас, среди встречавших была и мама. Увидев, что я без костылей, она заплакала и бросилась ко мне. Когда успокоилась, сказала:
      — Твоя вера, Надюша, оказалась сильнее моей.
     С того времени много лет прошло, но нога у меня, слава Богу, никогда больше не болела; а я каждый год приезжаю в Пюхтицу на Успенов день. 

ИСТОЧНИК: http://derzhavnaya.info/Knigi/izdat_nashego_xpama/L.S.%20Zaparina.%20Nepridumannye_rasskazy%20(3%20izd.).pdf