Это рассказал мне один, ныне уже покойный, епископ:
”В тридцатых годах меня заключили в концлагерь. Я тогда был врачом, и мне поручили в лагере заведование медпунктом. Большинство заключенных находилось в                         таком тя¬ 
таком тяжелом состоянии, что мое сердце не выдерживало,  и я многих освобождал от работы, чтобы хоть как- нибудь помочь им, а наиболее слабых отправлял 
в больницу. 
И вот как-то во время приема работавшая со мною  медсестра (тоже лагерница) сказала мне: 
— Доктор, я слышала, что на вас сделан донос,  обвиняют вас в излишней мягкости по отношению  к лагерникам, и вам грозит продление вашего срока в лагере
до пятнадцати лет. 
Медсестра была человек серьезный, в лагерных делах осведомленный, и поэтому я пришел в ужас от ее слов. Осужден я был на три года, которые уже подходили 
к концу, и рассчитывал месяцы и недели, отделявшие меня от долгожданной свободы, и вдруг — пятнадцать лет! 
Я не спал всю ночь, и, когда вышел утром на работу, медсестра сокрушенно покачала головой, увидев мое осунувшееся лицо. 
После приема больных она мне нерешительно сказала: 
— Хочу вам, доктор, один совет дать, но боюсь, что  вы меня на смех поднимете. 
— Говорите, — попросил я. 
— В том городе, откуда я родом, живет одна женщина, зовут ее Матронушка. Господь дал ей особую силу молитвы, и если она за кого начнет молиться, то 
обязательно вымолит. К ней много людей обращается, и она никому не отказывает, вот и вы ее попросите. 
Я грустно усмехнулся: 
— Пока мое письмо будет идти к ней, меня успеют осудить к пятнадцати годам. 
— Да ей писать и не надо, вы покличьте... — смущаясь, сказала сестра. 
— Покликать?! Отсюда? Она живет за сотни километров от нас! 
— Я так и знала, что вы меня на смех поднимете, но  только она отовсюду слышит, и вас услышит. Вы так сделайте: когда пойдете вечером на прогулку, 
отстаньте немного от всех и три раза громко крикните: ”Матронушка, помоги мне, я в беде!” Она услышит и вас вызволит. 
Мне все это казалось очень странным, но все-таки, выйдя на вечернюю прогулку, я сделал так, как меня научила моя помощница. 
Прошел день, неделя, месяц. Меня никто не вызывал. Между тем среди администрации лагеря произошли перемены: одного сняли, другого назначили. 
Прошло еще полгода, и наступил день моего освобождения. Получая в комендатуре документы, я попросил выписать мне направление в тот город, где жила 
Матронушка, так как еще перед тем, как ее  покликать, дал обещание, что, если она мне поможет,  буду поминать ее ежедневно на молитве, а по выходе 
из лагеря первым долгом поеду и поблагодарю ее. 
Пряча в карман документы, я услышал, что два парня, которых тоже выписывали на волю, едут в тот  город. Я присоединился к ним, и мы отправились вместе. 
Дорогой я начал спрашивать парней, не знают ли они Матронушки. 
— Очень хорошо знаем, да ее все знают и в городе,  и во всей округе. Мы бы вас к ней свели, если вам  нужно, но мы живем не в городе, а в деревне, очень уж 
нам домой хочется. А вы так сделайте: как приедете,  первого встречного спросите, где Матронушка живет,  и вам покажут. 
По приезде я так и сделал: спросил первого встретившегося мне мальчика. 
— Идите этой улицей, — сказал он, — а потом поверните возле почты в переулок, там в третьем доме  слева и живет Матронушка. 
     С волнением подошел я к ее дому и хотел было постучать в дверь, но она была не заперта и легко  открылась. 
      Стоя на пороге, я оглядел почти пустую комнату,  посередине которой стоял стол, а на нем — довольно большой ящик. 
    — Можно войти? — громко спросил я. 
    — Входи, Сереженька, — раздался голос из ящика. 
Я вздрогнул от неожиданности и нерешительно пошел на голос. 
    Заглянув в ящик, я увидел в нем маленькую слепую женщину, неподвижно лежавшую на спине. Лицо у нее было удивительно светлое и ласковое.    
Поздоровавшись, я спросил: 
— Откуда вы знаете мое имя? 
— Да как же мне не знать! — зазвучал ее слабый, но чистый голос. — Ты же меня кликал, и я за тебя Богу молилась, потому и знаю. Садись, гостем будешь! 
    Я долго сидел у Матронушки. Она мне рассказала,  что заболела в детстве какой-то тяжелой болезнью,  после которой перестала расти и двигаться. В семье 
была бедность, мать, уходя на работу, укладывала ее в ящик и относила в церковь до самого вечера. Лежа в ящике, девочка слушала все церковные службы, 
проповеди. Прихожане жалели ребенка и приносили то вкусный кусочек, то одежонку. А кто просто приласкает и поудобнее уложит. Священник тоже жалел 
девочку и занимался с ней. Так и росла она в атмосфере большой духовности и молитвы. 
   Потом мы заговорили с Матронушкой о цели жизни, о вере, о Боге. Слушая, я поражался мудрости ее суждений знанию святых Отцов, ее глубокому проникновению 
и понял, что передо мной лежит не просто больная женщина, а большой перед Господом человек. 
О себе Матронушка сказала, что ее скоро увезут в Москву и попросила: 
    — Когда настанет время, что ты будешь стоять перед Престолом Божиим, поминай меня. 
    Мне не хотелось уходить от Матронушки, и я дал себе слово навестить ее как можно скорее, но не пришлось. Вскоре ее увезли в Москву и поместили в 
Бутырки, где она и скончалась. По кончине было ей семьдесят с лишним лет”.  https://archive.org/stream/B-001-025-971-ALL/B-001-025-971_djvu.txt