Митя сидел на скамейке, наблюдая, как ветер забавляется с мокрым кленовым листком. Играет с ним, как кошка с мышью, дергает то вправо, то влево, то вдруг подбрасывает вверх, давая надежду полета, и тут же отнимает ее, гоня пленника к земле, пугает неподвижностью, а вслед за ней и смертью вместе с горящими в куче собратьями.

Будильник громко пел побудку. Соня нащупала рядом с кроватью телефон, открыла один глаз и посмотрела на время — десять часов! Странно, кофе не пахнет, значит, папа еще не встал. Неужели, проспал на работу? «Сегодня же воскресенье, — вспомнила она, — у Митьки сегодня день рождения! Семнадцать лет! Я же хотела ему подарок купить. Митька!» Она улыбнулась, вскочила с постели, подбежала к окну и распахнула занавески. Улица была укрыта белоснежным покрывалом. «Первый снег — обрадовалась Соня. — Посидим с ребятами в кафе, а потом можно на Крестовский махнуть, в парке погулять, потом на карусели покататься или на колесе обозрения». Соня представила, как поднимается над городом. Неожиданно закружилась голова. «Что это со мной?», — девушка присела на кровать. К горлу подкатил комок тошноты. Переборов недомогание, тихо, чтобы не разбудить родителей, она пошла умываться. «Снова эти противные прыщи. И откуда они берутся? Вот вам! — она показала язык своему отражению. — Хорошо, хоть волосы у меня красивые, и с носом мне повезло. Папин нос. Немного курносый, но не пятачок, как Алисы. А рот — мамин. Только у мамы губы всегда плотно сжаты, поэтому и в морщинах, хоть она и мажется кремами. Хорошо, что мне крема не нужны. На них с только бы денег ушло». Соня вымыла с мылом лицо и растерлась полотенцем. Голова закружилась снова. «Выпью крепкого чаю и все пройдет», — девушка тихо, чтобы не разбудить родителей, направилась на кухню.

— Здравствуй, Глафира! — улыбнулась она кукле сидящей на подоконнике. Глафира была ее любимицей. Ей Соня доверяла свои горести и радости, брала на контрольные и экзамены и шила самые красивые наряды.- Что новенького в нашем дворе? Чай будешь со мной пить? Не хочешь? А почему? Скучно? Ладно, скоро сделаю тебе друга, Петрушу.

Соня мастерила кукол из всего, что ей попадалось под руку. Первую скрутила в детстве из травы, следующую — из листьев, потом девочка научилась шить. «Хорошее дело, — одобряла это увлечение мать, — всегда на хлеб можно заработать». «Мама, ну разве это главное? — возражала Соня, — главное, что куклы приносят мне и людям радость». «Радость на хлеб не намажешь», — отмахивалась мать.

Она вспомнила, как недавно, показывая Мите своих кукол, убеждала его, что у каждой из них свой нрав: одна — веселуха, другая — капризуха, третья — потенциальная мать, четвертая любит лишь себя. «Петрова, а ты какая из них?» — смеясь, спросил он. Соня ответила, что в ней намешано всего понемножку. «Нет, Петрова, ты все-таки скажи, чего в тебе больше?» — не отставал Митя. «Любви», — серьезно сказала она.

«Правильно говорят, что любовь окрыляет человека, — Соня бросила в чайник щепоть черного чая. — Я бы сейчас встала на подоконник, раскинула руки и полетела в пиццерию. Ребята сидят, разговаривают, вдруг — стук в окно. Они смотрят, а там я кружусь и рукой им машу. Митя бы окно распахнул, а я ему: «С днем рождения!» Он бы закричал: «Петрова, не улетай. Я с тобой!» Взмахнул руками и вылетел бы в окно. И мы вместе бы полетели. Сначала над городом, а затем встретили бы стаю птиц и полетели с ней куда-нибудь, хоть в Африку. Я так хочу посмотреть Африку! Хотя, как я улечу? А родители? Их я не смогу оставить. Папа с ума сойдет, если я исчезну. И мама будет плакать. Она ведь любит меня, несмотря на свой крутой характер. Быстрей бы выйти замуж за Митьку и начать жить самостоятельно. А с другой стороны, я так люблю наш дом. После ремонта у нас стало очень уютно».

Родители собирали деньги на ремонт несколько лет, долго искали недорогих и качественных мастеров, но те оказались тягомотьщиками, как сказала мама, и полгода в их небольшой двухкомнатной квартирке царил строительный бедлам. Зато теперь — красота, уют, новая мебель. Соня сама выбирала в свою комнату обои и светильники. После ремонта ее детская стала девичьей комнатой, так, опять-таки, сказала мама.

Соня любила родителей, но маму побаивалась. Та была строгой и громкоголосой. Если мама сердилась, Соне хотелось спрятаться под диван, как в детстве. Если бы не папа, всегда заступавшийся за нее, то Соня так бы и жила под диваном. Так ей иногда казалось. «Надо терпеть, малыш, — говорил отец, — Катя не виновата, что у нее такой характер. Она сама от него страдает». Соня не понимала, в чем именно мамины страданья, но когда подросла, заметила, что близких подруг у матери нет, лишь пара приятельниц.

«Я ни в ком не нуждаюсь, — ответила мать Соне, когда та однажды спросила ее, почему у нее нет друзей. — На подруг надо время тратить, да и деньги тоже. А у меня нет ни лишнего времени, ни денег. Надо тебя на ноги поставить, кредит за машину выплатить, дачу достроить. Я хочу жить не хуже других».

Зато у отца, человека щедрой души, друзей было много, с некоторыми он дружил даже со школы. Отец постоянно кому-то помогал, выручал, одалживал деньги, и хотя знал, что жена этим недовольна, в помощи никому не отказывал. «Настоящие друзья как ордена. Их надо заслужить», — однажды сказал он.

У Сони такой друг был — Саша Марков. Худой, высокий, немного сутулый, в очках с сильными линзами, за которыми скрывались добрые умные глаза, он был типичным «ботаником». Соня сидела с ним за одной партой с пятого класса. Сашка был верным другом. Он жил в соседнем доме и часто провожал Соню до дома, а по утрам ждал около парадного; носил уроки, когда она болела, терпеливо объясняя пропущенный материал. Однажды, когда они учились в восьмом классе, к Соне на улице пристали хулиганы. Саша не раздумывая бросился ей на помощь. Соня убежала и вызвала милицию, пока та ехала, Сашку избили, сломали ему нос и руку. «Теперь я помесь ботаника и Рембо», — пошутил Саша, когда Соня с ребятами навестили его в больнице. После этого случая Сашку стали звать Рембо.

Марков дружил не только с Соней, но и с Митей Васильевым, поэтому ребята иногда проводили время втроем. Митька по-доброму подтрунивал над девочкой, она от него не отставала, да и у философа Рембо было хорошее чувство юмора, поэтому в их компании всегда было весело. Соня догадывалась, что нравится обоим мальчикам. Ее же сердце было свободно от привязанностей. Но в прошлом году, первого сентября, когда они пришли в десятый класс, с Митей и Соней случилось чудо — они увидели друг друга, словно в первый раз. Вместо смешного, неуклюжего, вечно лохматого мальчишки перед Соней стоял высокий крепкий парень с выгоревшими светлыми волосами, завязанными в хвост. На загорелом до черноты лице выделялись большие ярко-синие глаза. Оказалось, что родители на два месяца отправили Васильева на Вуоксу в байдарочный лагерь. Это он? Соня не верила своим глазам. Митя же с восхищением смотрел на нее. Соня за лето вытянулась, похудела, коротко подстриглась, стала какая-то загадочная. Так ему показалось.

После уроков они убежали от Рембо в парк, где проговорили до самого вечера. Потом Митя проводил ее до парадного. За школьные годы он провожал Соню не раз, но сейчас во всем происходящим был другой смысл — Митька за ней ухаживал!

С этого дня Сонина жизнь словно осветилась изнутри. Она физически ощущала тепло от света зародившейся любви. Никого прекраснее и умнее Мити она теперь не могла и представить. Он стал для нее самым главным человеком в мире. Все свободное время они проводили вместе. Митя распахнул для Сони сердце, впустил ее в свою жизнь, открыв ей самые тайные уголки своей души. Он подарил ей самое ценное, что было у него: первую модель самолета, собранную вместе с отцом, любимого медведя, с которым не расставался в детстве. Как-то он принес Соне свои любимые книги: Шекли, Брэдбери, Агутагава, Кобо Абэ, стихи Бродского и Роберта Бернса. «Ты должна их прочитать, — сказал он, выложив на стол потрепанные, явно зачитанные, издания, — мысли этих авторов формировали мое отношение к миру. Для меня очень важно, чтобы мы смотрели на мир одними глазами». «Я, конечно, все прочитаю, тем более, что Шекли — один из моих любимых авторов, — рассмеялась Соня, — но вдруг мне не понравится то, о чем здесь написано? Что тогда? К тому же мы не можем смотреть на все одинаково. Даже однояйцевые близнецы имеют разные характеры». «Мы — больше, чем близнецы», — уверенно ответил Митя. «Тогда ты должен прочитать все, что нравится мне, и еще ты должен разбираться в куклах, потому что шить кукол мое любимое дело». «Ну, уж нет. Читать я согласен, а возиться с тряпочками не хочу. И, вообще, ты должна меня слушаться, потому что я мужчина. А ты — мое ребро. Хотя нет, ты — это я. Без тебя я умру». От этих слов у Сони побежали мурашки по всему телу. «Я тоже без тебя умру», — тихо сказала она.

В ту осень они несколько раз ездили на Вуоксу, плавали на лодке, любуясь отражением облаков в темно-синей холодной воде, ходили в лес, где Митя учил ее различать птичьи голоса.

— Слышишь, будто деревья поскрипывает — это молодые сороки, а сейчас трель пошла — это скворец-пересмешник, а этот басок похож на тетеревиный ток.

— Я и представить не могла, что в наших лесах столько разных пичужек, — Соня с восторгом смотрела на Митю, — думала снегири да дятлы.

— Тайга ты дремучая! У нас и совы живут, и куропатки, и зяблики, а однажды я токующего глухаря встретил. Он когда токует, ничего вокруг себя не замечает. Поэтому я к нему совсем близко смог подойти, всю его красоту разглядел.

— Вы, мужчины, всегда так поступаете: напоете бедным девушкам красивых песен, потом в лес заведете и бросите! А я не такая, ты меня не обманешь, потому что не поймаешь! — Соня побежала по лесной дорожке. Ее красный шарф призывным огоньком замелькал среди елей. Митя бросился за ней, но вскрикнув, упал на пестрый ковер из листьев и иголок. Пришлось Соне вернуться.

— Больно? — склонилась она над Митей.

— Очень, — вздохнул он и вдруг схватил ее за руку. — Попалась! — Митя легонько щелкнул Соню по носу и вскочил на ноги.

Потом он учил ее собирать грибы, в которых Соня ничего не понимала.

— Смотри, какой красавец! Берем его на жареху? — Митя указал на ложный белый.

— Ой, он и правда красивый, берем! — согласилась Соня, срывая гриб.

— А ты лизни его снизу, — предложил Митя. По его лицу невозможно было понять — шутит он или нет.

— Фу, горечь! — поморщилась Соня. — Его же нельзя есть! — набросилась она на Митю. — Зачем ты меня обманул?

— Не обманул, а научил отличать ложный гриб от настоящего. Ты теперь никогда их не перепутаешь.

Однажды он привел ее на болото, заросшее березовой и осиновой порослью. Выбрав сухое место, Митя улегся прямо на мох. Соня, не раздумывая, легла рядом. Они лежали голова к голове, смотрели в небо, и слушали, как дышит болото. Оно то печально вздыхало, то раздраженно булькало, то чавкало, словно что-то пережевывая. Напоенный ароматом болотных трав воздух хотелось пить по маленькому глоточку. Закуковала кукушка, приглашая посчитать годы. Ветерок бесшумно погладил еще зеленые шевелюры осинок, встревожив их безмятежность, и они обеспокоенно зашуршали тихими голосами. Испугавшись их недовольства, ветер стих. Соне показалось, что время остановилось.

— Если ты не слышал пения птиц, голоса кукушки, не слышал, как падают листья и яблоки, не стоял под звездным небом, не любовался утром на сверкающую бриллиантами траву, ты ничего не знаешь о жизни, — сказал Митя, вставая.

С Митей всегда было интересно. Он умел развести костер, знал на какую наживку ловить рыбу, разбирался в созвездиях, хорошо готовил, много читал, любил хорошую музыку, увлекался искусством.

— Идем в Эрмитаж, привезли выставку Моне, — сообщил он однажды после уроков.

— Обожаю Моне, — бросила, проходящая мимо Светка Рогова. — Я в Париже несколько раз ходила в его музей.

— Вот и молодец, а у нас все впереди! — Митя обнял Соню за плечи.

— Ну-ну, — обернулась Светка, — Посмотрим, что именно у вас впереди.

Соня дружила со Светкой в начальной школе. Характер у Роговой и тогда был вредный. Она постоянно хвасталась, задирала мальчиков, и любила исподтишка делать гадости девочкам, пытаясь подбить на это и Соню, которая, несмотря на мягкий характер, на поводу у подруги не шла, но та, выгораживая себя, частенько выставляла Петрову виновницей своих черных делишек. Услышав на очередном родительском собрании о плохом поведении дочери, Катерина устроила Соне допрос с пристрастием. Девочка, испугавшись материнского крика, рассказала правду о Светкиных проделках. Этим же вечером Катерина пришла к Роговым домой и высказала ее матери, Валентине, все, что думает о ней и ее дочери. Валентина за словом в карман не полезла. Раскаты их скандала дошли до завуча начальной школы, и девочек рассадили в разные концы класса. С тех пор Светка почему-то начала считать Петрову предательницей, дружить с ней перестала и при каждом удобном случае старалась ее подколоть. Узнав, что у Васильева с Петровой любовь, Светка потеряла покой.

Как-то она подстерегла Соню, когда та вышла из школы и пошла рядом с ней.

— Слушай, Петрова, а ты уверена, что Васильев тебя любит? — спросила Света.

— Конечно, я в Мите, как в себе, уверена! — воскликнула Соня.

— Я бы на твоем месте так уверенно не отвечала, — прищурилась Рогова. — Спорим, если я захочу, то уведу его у тебя. Ты же понимаешь, что против моей красоты ни один парень не устоит. За мной мальчики, как подорванные бегают.

— Если бы ты еще короче юбки носила, то до школы бы, вообще, не дошла, — парировала Соня. Ей не хотелось вступать со Светкой в конфликт, но промолчать она не могла.

— А у тебя зубки режутся, — Рогова достала дорогой гаджет, выпятила губы и сфоткала себя на ходу. — Хорошая фотка получилась, отправляю ее в инстаграм. Петрова, а ты есть в инстаграме? Или ты живешь вчерашним днем?

— Митя говорит, что тратить время на сети, в том числе и твой инстаграм, — это все равно, что отправлять его в черную дыру. А черная дыра — это полный провал во всем, во времени, в сознании, в жизни. Ты, Рогова, только что себя в черную дыру отправила.

— А ты до сих пор куколок шьешь? Или вязание освоила крючком? Наверное, Васильеву носки вяжешь. Так и вижу эту картину: сидите вы на лавке, ты с вязанием, а он с книгой.

— А я другую картину вижу — идешь ты по улице старенькая, злая и сморщенная, как Баба-Яга.

— Ой, какие мы стали умные. Берегись, Петрова, — прошипела Светка, отставая.

На следующий день после этого разговора Рогова начала атаку на Митю и пригласила его в кино.

— Рогова, не верю, что тебе не с кем попкорн в кинотеатре жевать, — рассмеялся он. — Конечно, я польщен, но пойти не могу. У меня свидание с Петровой. Лучше ты Вартоняна позови. Он тебе точно не откажет.

Неудача Светку не смутила. Она забрасывала Митю сообщениями, слала ему открытки на электронную почту, приглашала на концерты и выставки, но он неизменно отправлял ее к Алику.

— Папа, почему Света так себя ведет? Неужели, мальчику может понравиться, когда девочка за ним бегает? — спросила Соня у отца, после того, как Светка прицепила к парте Мити огромное надувное сердце. Митька растерялся, но положение спас Алик. Проткнув шар циркулем, он крикнул:

— Рогова, никогда не поступай так со мной!

Класс грохнул от смеха, но Света пришла в бешенство. Ударив Алика по щеке, она выскочила из класса красная как рак.

— Бьет, значит, любит! — утешил Рембо друга.

— Знаешь, дочка, мне Светку жалко. Она — типичная жертва информационной войны, — сказал отец. — Война против нашего народа началась не вчера и не с гражданской войны на Украине. Она началась до перестройки, а после приняла немыслимые масштабы, захватив в плен миллионы умов. Это не простой плен. Это концентрационные лагеря, созданные для расчеловечения людей, для демонизации их сознания, что взаимосвязано.

— Что значит — демонизация сознания?

— Людей приучают к тому, что дьявол — друг человечества, а Бог — его враг. На добро говорят, что это зло, и наоборот. Посмотри, кто сегодня герои американских блокбастеров, приносящих создателям миллионные прибыли? Трогательные вампиры, обаятельные убийцы, веселые воры, роскошные шлюхи, извращенцы. Каждый нормальный человек понимает, что это негодяи, изгои общества, но эти персонажи преподносят под таким сладчайшим соусом, что молодежь приходит в восторг от их крутизны и хочет им подражать. По тонкости я бы сравнил технологии манипуляций сознанием с нанотехнологиями. Они действуют тонко, незаметно и всегда результативно. Я давно наблюдаю, как из оборота речи исчезает то одно, то другое, а то и целое созвездие слов, без которых раньше жизнь была немыслима: совесть, честь, трудолюбие, милосердие, скромность, милость, послушание, смирение, грех, блуд и так далее. Внедряются новые слова. Прилагательное «прикольный» поглотило такие слова, как веселый, интересный, радостный, добрый, милый, хороший, необыкновенный, чудесный. А слово «комфорт» съело слова — удобный, приятный. Понятие комфортный всегда относилось к нематериальным вещам. Теперь же его часто применяют к отношениям. «Комфортные отношения!» — звучит, по-моему, ужасно. Словно человек имеет отношения со стулом или с табуретом. Но это не самое страшное. Из людей лучшие качества вычленяют, животные инстинкты возвышают. Это — путь к гибели человечества. Все индустрии — от моды до интернета, работают на изменение сознания. А технический прогресс, и это научный факт, ведет к оглуплению человека. Люди, словно бараны, сами идут на убой, на убой своей души, которая не может жить без совести. Женщин и девушек вместо того, чтобы одевать — раздевают. Кофточки становятся все прозрачнее, юбки все короче, каблуки — выше. Я недавно встретил твою Свету в магазине. Своей одеждой, походкой и боевой раскраской она демонстрировала: я доступная девушка. Надеюсь, что это не так. Поверь, что ни один серьезный парень не захочет связать с подобной барышней свою жизнь. У девушки обязательно должна быть гордость и скромность. Но эти качества сегодня не популярны, а зря. Любой мужчина, инстинктивно, ищет в женщине будущую мать своим детям, а не распутную наложницу. В русской классической литературе все описано. Ты читала «Войну и мир»?

— Читала, только быстро. В основном отрывки, нужные для ЕГ.

— ЕГ — тоже оружие информационной войны, борющейся и против хорошего образования. В мое время даже ПТУ-шники знали наизусть Пушкина, Блока, Есенина. А сегодня студенты вузов не знают, кто такие братья Карамазовы.

— Митя тоже считает, что классика — это цемент образования.

— Молодец твой Митя. Но он сам должен поговорить со Светой.

Так и вышло.

На школьной дискотеке Светка пригласила Митю на белый танец. К удивлению Сони, он ей не отказал. Прижавшись к нему, Рогова начала что-то ворковать ему на ухо, но вдруг замолчала. Митя с красным от бешенства лицом что-то прокричал ей в лицо. Что именно он Соне не сказал, да она и не допытывалась. Главное, что после этого Светка от Мити отстала.

К Зимнему дворцу они шли пешком от «Горьковской». Для конца ноября в Питере было удивительно тепло и солнечно. Держась за руки, они медленно шли вдоль Петропавловки. Митя, как заправский экскурсовод, рассказывал о людях, когда-то томившихся в мрачных застенках. Соня старалась не пропустить ни одного слова, но переполненная радостным ликованием от наполнявшего ее счастья, не могла сосредоточиться. Заметив Сонино выражение лица, Митя замолчал, остановился и, взяв руками ее лицо, нежно прижал к своему и поцеловал. Это был их первый поцелуй.

Картины великого француза померкли на фоне этого события и проплывали перед Сониными глазами цветными, окрашенными в нежные цвета облаками.

Потом была поездка в Вологду. Город, где родилась и все детство жила ее мама.

Катерина не любила вспоминать о том, что родилась в Вологде. Ей бы хотелось быть коренной петербурженкой. Дочку она возила в родной город, когда та была еще маленькой, всего несколько раз. Потом, рассорившись с родителями и с братьями, Катерина к ним ездить перестала и дочери запретила.

«Так хочется бабушку с дедушкой повидать», — однажды обмолвилась Соня в разговоре с ребятами. Этого было для Мити достаточно.

— Десятый «А», внимание! На каникулах едем в Ферапонтов монастырь смотреть древние фрески. Поездка на три дня. День в Вологде, там же ночуем, потом в монастырь, обратно в Вологду и домой. Деньги сдавать мне! — объявила их классная руководительница, Ирина Ивановна в конце первого полугодия.

Предвидя реакцию матери, деньги на поездку Соня попросила у отца.

— Конечно, съезди. Если получится, родню проведай. Я уверен, что они будут тебе рады, — отец отложил журнал и достал портмоне.

— Папа, скажи, за что ты маму полюбил? Вы же с ней такие разные, — Соня уселась на диван рядом с отцом и положила голову ему на плечо.

— Я никогда этот вопрос себе не задавал. Увидел и полюбил. С первого взгляда и навсегда.

«Как я Митю», — подумала Соня.

— А с тем, что мы разные, ничего не поделаешь. Семейная жизнь — тонкий и сложный механизм, как у напольных часов. Чтобы они работали, надо чтобы часовщик за ними следил, смазывал их, шестеренки менял, гирьки не перетягивал. В семье, доча, кто-то обязательно должен быть часовщиком, иначе часы сломаются и встанут или в обратную сторону пойдут. Я однажды такие часы видел, так мне страшно было смотреть, как время назад утекает.

— Значит, ты, папочка, у нас часовщик, — Соня чмокнула отца в щеку и помчалась на горку, где ее ждал Митя.

В Вологду десятый «А» поехал на поезде. В плацкартном вагоне ехать было весело. Алик в последний момент прихватил гитару, и ребята весь вечер пели песни. Потом долго пили чай с бутербродами и сладостями, а потом в вагоне отключили свет и все легли спать. «Петрова, это наше первое вагонное путешествие, — шепнул ей Митя перед тем, как улечься в соседнем купе. — Обещаю, что не последнее».

Сердце Сони радостно екнуло. Она улыбнулась, так и уснув с улыбкой на губах.

Вологда встретила гостей морозом, на улице было минус двадцать. Покрытая снегом, она была похожа на русскую красавицу, укутанную в белый пуховый платок, на котором золотыми каплями поблескивали купола многочисленных церквей. Но больше всего ребятам понравились чудом сохранившиеся двухэтажные домики с резными наличниками. Окруженные покрытыми инеем деревьями, они напоминали старинные картинки. После экскурсии все отправились на обед, а Митя с Соней, отпросившись у Ирины Ивановны, купили тортик и поехали навестить стариков.

Отец дал Соне номер телефона родителей жены, но ребята решили сделать им сюрприз.

Бабушка с дедом жили в старенькой панельной пятиэтажке неподалеку от центра. Выйдя из автобуса, Соня шла вслед за Митей, разглядывая все, что могло бы иметь отношение к маминому детству. «Улица, застроенная типовыми домами, стандартный детсад, здание школы из серого кирпича. Наверное, мама в ней и училась, — размышляла она. — Магазин «Пятерочка». Его-то в мамином детстве точно не было. Детская площадка перед домом: горка, заледеневшие качели, замерзшая песочница. Площадка могла быть, но другая. Эта слишком современная. И вдруг из памяти выскочила картинка: она и мама гуляют на этой самой площадке! Сколько же мне было лет? Три года? Неужели я помню, что было в три года?» Задумавшись, Соня уткнулась Мите в спину, не заметив, что Митя остановился.

— Здесь домофон, нажимай ты, десятая квартира, — он пропустил Соню вперед. Она набрала номер квартиры, но дверь открыли, ничего не спросив.

— Третий этаж! — вспомнила Соня и заторопилась наверх.

Звонок дзынькнул дребезжащим старческим голосом. Соня уже представила двух милых старичков в шерстяных жилетках и теплых войлочных тапках, как за дверью раздались стремительные шаги и громкий голос произнес с интонациями Катерины:

— Квашеная капуста нам не нужна!

— Мы вам тортик принесли, — громко сказал Митя, прыснув в ладонь.

— Бабушка, это я, Соня, твоя внучка из Петербурга! — Соня показала Мите кулак и прислушалась.

Дверь распахнулась. Перед ребятами стояла поседевшая Катерина — сходство бабушки и мамы было невероятным.

— Соня, деточка! Входи быстрее! Да что же это такое! Миша! Миша! К нам Соня приехала! — всплескивая руками, бабушка заметалась по маленькой квартире.

На ее голос из комнаты появился высокий подтянутый старик в синем шерстяном спортивном костюме с символикой восьмидесятой олимпиады.

— Сонечка! Что же ты не позвонила? Так и до инфаркта недалеко! — он расцеловал внучку и протянул руку Мите. — Михаил Львович Поляков.

— Дмитрий Васильев.

— Дедушка, бабушка, это Митя, мой… — Соня на мгновенье замялась. — Мой друг.

— Видим, что друг, — усмехнулась по-доброму бабушка. — Светитесь, как лампочки, хоть вместо генератора вас используй. Ну, иди ко мне, я тебя обниму, пропажа ты моя дорогая. А ты меня зови просто баба Аня, — обернулась она к Мите.

Старики жили скромно. Старая мебель, потрескавшийся от времени линолеум на полу, вылинявшие обои. Зато чистота в квартире была, как в операционной.

— Миша, ставь чайник. Будем чай пить, — бабушка поставила на стол парадные перламутровые чашки с ангелочками.

— Можно я квартиру посмотрю, может, вспомню что-нибудь из детства? — спросила Соня, чмокнув старушку в щеку.

— Идите в залу, следопыты, — усмехнулась баба Аня, повязывая фартук.

В зале, пятнадцатиметровой комнате, стояло старенькое полированное пианино «Красный октябрь», два огромных забитых книгами книжных шкафа, старенький диван и телевизор, покрытый кружевной салфеткой. В углу под потолком теплилась лампадка перед потемневшей от времени иконой. Стена над диваном была увешана старыми фотографиями. Ребята принялись рассматривать черно-белые снимки.

— У всех людей такие серьезные лица, — задумчиво сказала Соня, — никто не улыбается во весь рот. Видно, что люди раньше были сдержаннее, скромнее. Лица у всех такие хорошие, простые и благородные одновременно.

— Соня, смотри! — Митя вгляделся в портрет военного в старинной форме, грудь которого украшали медаль и георгиевский крест. — На нем форма первой мировой войны, когда наши с немцами воевали. Ничего себе фото! Настоящий раритет!

— Правильно! — в залу вошел дедушка. — Это мой дед. Он служил в пехоте. Снимок был сделан во время первой мировой войны, в Польше. Снимал военный корреспондент в госпитале. Дед был ранен в Августово. Это местечко в Польше неподалеку от Вильны или Вильнюса, как его теперь называют.

— Я читал об этом! — обрадовался Митя. — Русские войска тогда попали в окружение в августовском лесу и должны были погибнуть, но им явилась Богородица и указала рукой на запад, предвещая победу. И мы разбили немцев, что было чудом, так как силы были неравные.

Соня с гордостью посмотрела на Митю.

— Молодец, сынок, — дедушка похлопал его по плечу. — А вот такую икону видел? — он бережно снял с полки небольшую старинную икону.

— Ой, как интересно, здесь и солдаты, и Богородица, и лес! — Соня разглядывала икону через дедушкино плечо.

— Это же «Августовская победа», — догадался Митя. — Я читал, что после явления воинам Богородицы была написана икона с таким названием. Я тогда еще думал, что бой был в августе, но оказалось, что в сентябре.

— Дед рассказывал, что своими глазами видел Матерь Божью на небе и всю ночь молился ей на коленях вместе с другими солдатами, — дедушка поцеловал край иконы и поставил ее на место.

— Мойте руки и за стол! — позвала всех бабушка.

— Есть за стол! — по-военному отозвался Михаил Львович. — Гостей прошу вперед!

На столе кроме торта стояла стопка свежеиспеченных оладьев и три вида варенья.

— Давайте я торт порежу, — предложил Митя.

— Порежь, а я на внучку посмотрю. Я же ее не видела целых сто лет. Сегодня молилась Божьей матери, вдруг слышу, кто-то в окошко стучит. Смотрю — синичка прямо в стекло клювиком долбит. Впервые такое чудо случилось. Обычно голуби прилетают, бывает, что ворона прилетит, но синица! Думаю, неспроста это. Не иначе, Господь мне знак подает.

— Бабушка, а ты давно верующая? — спросила Соня, макая оладушку в варенье.

— Даже не знаю, как ответить. Сорок лет мне было, когда Господь меня верой наградил. Тридцать семь лет прошло с тех пор. Вроде давно это было, а вроде — вчера.

— Бабушка, а почему я некрещеная?

— С чего это ты взяла? Мы с бабушкой тебя в Никольской церкви покрестили, когда Катерина тебя к нам на лето привезла. Из-за этого весь сыр-бор и вышел, — сказал Михаил Львович.

— Давай, Миша, читай молитву. А вы вставайте. Молятся стоя, — поднялась первой баба Аня.

«Теперь понятно, в кого у мамы такой строгий характер, — думала Соня, пока дед читал «Отче наш».

Торт стариков порадовал. Съели почти весь. Оставшийся кусок бабушка убрала в коробочку, и сказала:

— Варваре отнесу, соседке. Она одинокая, пенсия пять тысяч, на деликатесы не хватает.

— Как можно жить на пять тысяч? — поразилась Соня. — Я только на транспорт трачу три.

— Сыновья помогают, да и людей добрых вокруг немало. Слава Богу за все! — перекрестился дедушка на икону.

— Бабушка, а из-за чего вы с мамой поссорились? — смущаясь, задала Соня мучавший ее вопрос.

— Так из-за твоего крещения и поссорились, — вздохнула бабушка. — Я ведь тебя без ее согласия покрестила. А Катерина к религии плохо относилась, не знаю уж, как сейчас.

— И сейчас плохо. Мама нам с папой не разрешает о Боге разговаривать. Говорит, что это все чепуха и пропаганда для слабых людей, чтобы им было легче бедность переносить.

— Катя всегда была зациклена на деньгах. Всего ей не хватало, всего хотелось. Думала, что все ей должны: и мы и государство. Что там говорить, сами виноваты, — махнул дедушка рукой. — Упустили дочь. Катерина у нас поздний ребенок. Анна ее под тридцать лет родила, — пояснил он Мите. — Думали, что Господь нам утешение послал, очень мы дочку хотели, а оказалось — испытание. Избаловали Катерину, теперь сами и страдаем. А главное, что она сама страдает. Без Бога жить трудно. Человек часто только на свои силы рассчитывает и на свой ум. Но сил ему не хватает, а ум подводит.

— Как это? — не поняла Соня.

— К примеру, наш сосед Василий давно мечтал о хорошем мотоцикле. Родительский дом в деревне продал, чтобы его купить. Неделю на нем ездил, а потом разбился. Насмерть. Осталась его жена вдовой с двумя маленькими детьми. А был бы Василий верующим, то о семье бы подумал в первую очередь, об ответственности перед женой и детками. Господь бы ему дал силы побороть мотоциклетную страсть. Где страсти, там и беды, — дедушка пододвинул Соне тарелку с оладьями. — Ешь, внученька, бабушка от всей души пекла.

— А с Катериной мы поссорились по моей вине, — вздохнула бабушка. — Мне бы промолчать тогда о твоем крещении. Так нет, все ей и выложила. Она в крик: такие-сякие вы, этакие. Я в ответ на нее еще громче кричу, еще обиднее, понесло меня. Это я теперь понимаю, что все надо любовью покрывать. Любишь — смолчи, криком грех не одолеешь, — бабушка утерла набежавшие слезы.

— Бабулечка, не расстраивайся. Все будет хорошо, — бросилась ее обнимать Соня. — Вы с мамой обязательно помиритесь.

— Вы нас простите, нам идти надо. Нас ненадолго отпустили, — поднялся Митя.

— Мы еще перед отъездом к вам заедем, — Соня расцеловала стариков.

— Ты матери передай, что я у нее прощение прошу, — тихо сказала бабушка уже в прихожей. — А то помру не примирившись. Как пред Богом предстану?

— Да, повезло тебе, Петрова, — сказал Митя на улице. — Узнала о своих предках. А я ничего о своих не знаю. Отец из детдома, бабушкин архив пропал во время войны. Известно лишь, что прадед летчиком был во время Великой отечественной, а его жена врачом в госпитале. Они там и познакомились. Влюбились друг в друга, и прямо на войне поженились.

— Мить, давай ты мне в автобусе все расскажешь, а то я нос отморожу, — Соня прибавила шаг.

В Ферапонтов монастырь десятый «А» отправился на следующее утро. От Вологды ехали сто двадцать километров. Белокаменный монастырский ансамбль стоял на живописном холме на берегу замерзшего озера. Глядя на него, ребята притихли — от этой картины веяло древностью, тишиной, чем-то неземным. Казалось, что монастырь в любой момент может исчезнуть, раствориться в обжигающем морозном воздухе.

Школьников провели по обители, хранительнице самых древних фресок Руси, написанные, иконописцем Дионисием, учеником самого Андрея Рублева. Нежные охристые цвета фресок: светло-желтые, бледно-зеленые, розовые, белые Соне очень понравились. Оказалось, что мастер использовал для изготовления красок разноцветные камешки с берега монастырского озера.

— Жаль, что сейчас эти камешки под снегом, — шепнула Соня Мите.

Экскурсия длилась два часа. После нее было свободное время. Девочки застряли у лавочки с иконами и книгами, мальчики разбрелись по территории. Пока Соня выбирала бабушке иконку, Митя исчез. Появился он, красный и запыхавшийся, минут через двадцать и, вложив ей в ладонь несколько цветных камешков, шутливо сказал:

— Это тебе на память о поездке. Ты должна хранить их всю жизнь!

— Обещаю хранить всю жизнь! — серьезно ответила Соня.

Перед отъездом они успели заехать к старикам и отдали бабушке икону Богородицы.

— В Ферапонтовом были! — обрадовалась Анна Николаевна. — «Скоропослушницу» мне привезли, спасибо! Эту икону я очень люблю. Она у них чтимая. Буду перед ней о тебе молится. Ты Катерине не забудь передать, что я прощения у нее прошу! И звони нам хоть иногда.

Соня передала матери бабушкины слова при отце, так ей было спокойнее. Но Катерина, к ее удивлению, не растрогалась.

— Не прощу ее ни за что! — упрямо передернула она плечами.

— Катя, надо учиться прощать, тем более — мать, — отозвался отец. — Мы все имеем право на ошибку. Тем более, что Анна Николаевна не сделала ничего страшного. Она имела право покрестить внучку.

Но мать, как обычно, не обратила на его слова внимания.

Митька признался Соне в любви в новогоднюю ночь.

Десятый «А» решил встретить Новый год на даче у Сименовичей, но Катерина дочь за город не отпустила. Весь вечер Соня провела с телефоном в руке, ожидая сообщений от Мити, которых почему-то не было. Она уже рисовала самые мрачные картины, когда ровно в полночь, телефон, тренькнул — пришла смс-ка от Мити.

«Посмотри во двор!», — прочитала Соня. Отставив фужер с шампанским, она под бой курантов выскочила из-за стола и бросилась к окну. Огромный, уставленный машинами полутемный двор освещали лишь несколько фонарей. Время праздничных фейерверков еще не настало. На усыпанном снегом газоне под ее окнами ярко светилась надпись из горящих свечей: «Соня, я тебя люблю!» Митька стоял рядом, держа в руках огромное, согнутое из диодного провода, светящееся сердце. От радости Соня запрыгала, как маленькая. «Что это с тобой? Что ты скачешь, как коза-дереза? — мама подошла к окну и ахнула, — «Саша, посмотри, что делается! У нашей дочери оказывается настоящий роман». Она резко задернула занавеску. «Сядь и послушай, что я тебе скажу!» Соня, помахав Мите рукой, отошла от окна. «Выкини эту дурь из головы! Никакой любви в шестнадцать лет быть не может. Надо думать об учебе, а не о мальчиках. Надеюсь, что у вас ничего такого не было?», — мать многозначительно посмотрела дочери в глаза.

— Катя, ну что ты такое говоришь? Соня умная девочка, — вступился за дочь отец. — Она понимает, что самый бесценный дар у девушки — это ее чистота. Целомудрие ведь от слова мудрость происходит.

— Угу, — буркнула мать. — Откуда у них в шестнадцать лет мудрость возьмется? Вон, у соседки дочь в пятнадцать нагуляла двойню. И мается теперь. Парень ее, папаша малолетний, бросил и ее и детей.

— Митя не такой, он меня никогда не бросит! — крикнула Соня и, зарыдав, бросилась в свою комнату.

— Ага, так я ему и поверила! — крикнула мать в след.

— Катя, зря ты так. Они в этом возрасте очень ранимые. Смотри, испортишь отношения, потом разбитую чашку не склеишь, — вздохнул отец.

— Главное, чтобы она ребенка не нагуляла. У меня на памперсы денег нет, — мать прибавила громкость в телевизоре, давая понять, что разговор окончен.

Закончился учебный год, и влюбленным пришлось расстаться. Митька уехал вожатым в спортивный лагерь, а Соню на все лето отправили к бабушке в Ялту. Они очень скучали друг по другу, тратя все деньги на оплату телефонных разговоров.

В город Соня вернулась в середине августа. Без любимого город показался ей пустым. Она считала не только дни, но и часы до их встречи. До Митиного возвращения оставалось еще несколько дней, когда в квартиру позвонили. Не спросив «кто», Соня распахнула дверь. На пороге с охапкой цветов стоял возмужавший Митька.

Тогда с ними и случилось то, чего так боялась мама. Потом Соня долго плакала. «Не плачь, — утешал ее Митька, я тебя люблю! Мы поженимся, как только нам исполнится восемнадцать». «И я тебя люблю, — Соня вытерла слезы. — И верю тебе, как никому!»

После чая тошнота прошла и Соня, повеселев, стала одеваться: погладила красный шерстяной свитер, который нравился Мите, надела клетчатую шерстяную юбку в складку, напоминавшую шотландский кильт, ботинки на толстой подошве, короткую курточку. Наряд завершил клетчатый берет с помпоном. Мазок по губам бледным блеском — готова! «А я хорошенькая», — Соня улыбнулась своему отражению и покачнулась. «Да что же это такое?!» — испугалась она и открыла компьютер. Набрав в гугле симптомы своего недомогания, она замерла в ожидании ответа. «Я беременна, — сделала она вывод, прочитав несколько отзывов. — У нас с Митей будет ребенок!» Соня была ошеломлена этой новостью. «Это же лучший подарок Мите на день рождения! — пришла мысль. — Представляю, как он обрадуется! А как же мама? Как ей сказать? Она же выгонит меня из дома. Пусть выгоняет! Снимем квартиру или комнату. Митины родители хорошо ко мне относятся. Мама у него добрая. Поможет нам. Все будет хорошо. Главное, что мы любим друг друга». Соня выдохнула и отправилась за подарком.

Снег быстро растаял, на улице было не по-осеннему тепло. «Можно подумать, что еще сентябрь», — думала Соня, торопясь к метро. Праздничный обед в пиццерии Митя назначил на два часа и попросил ее приехать пораньше, чтобы помочь с выбором блюд. «Осень — красивое время, но какое-то грустное, — потекли мысли, — осень похожа на пожилую женщину. Еще не блеклая, но уже не яркая. Лето я люблю больше. Лето шумное, жаркое, веселое. Зима — это старушка, седая, холодная, старичкам ведь всегда холодно. А весна — юная девушка, нежная, то плачет капелью, то смеется ярким солнышком, то хмурится тучками, то радуется птичьим пением. Интересно, какое у Мити будет выражение лица, когда я ему скажу про ребенка. Скажу так: «У меня для тебя есть самый лучший подарок на свете». Он спросит: «Какой?» Я скажу: «У нас будет ребенок!» Он скажет: «Ура!» и поцелует меня. Или нет. Я скажу: «Вам письмо и протяну ему записку. Он ее развернет, а там написано: «У нас будет ребенок». Он спросит: «Это правда?» Я отвечу: «Да». Он скажет: «Ура!» и поцелует меня». Соня мечтала до самого магазина. Там ей приглянулся плюшевый медведь с сердцем в лапах и записная книжка в кожаном переплете. Книжка была дорогая. Девушка, волнуясь, пересчитала накопленные за три месяца деньги: «Уф, хватило!» Осталось сделать самое главное. Купив в аптеке тест на беременность, Соня зашла в кафе. Тест ее предположение подтвердил.

В пиццерию Соня опоздала. Задумалась и проехала нужную станцию. Раньше она бы побежала наверх по эскалатору, но теперь терпеливо стояла на движущейся с черепаховой скоростью лестнице, машинально читая постеры с рекламой. Горожанам предлагали посетить музеи, вылечить зубы, купить одежду, бытовую технику… «Стоп! А это что такое? Рожайте у нас в клинике», — призывала будущих мам красивая женщина со здоровым, похожим на игрушечного пупса, малышом на руках. «Это может мне пригодиться», — Соня достала мобильник и записала номер телефона клиники.

На втором этаже пиццерии было многолюдно. Митин столик оказался в самом конце помещения. «Все пришли, даже Рембо. Хотя он говорил, что не может в воскресенье», — отметила Соня. Увидев ее, Митя вскочил.

— Петрова, где ты ходишь? — закричал он нарочито грозно, но глаза выдавали его истинные чувства с потрохами.

«Эх, сразу про ребенка сказать не получится», — Соня вручила подарки и, скинув куртку, села на оставленное для нее почетное место рядом с новорожденным. «Мой любимый свитер надела, молодец», — подмигнул ей Митя. Он всегда все замечал.

За столом было шумно и весело. Куски горячей пиццы быстро исчезали с огромных деревянных досок. Разговор в основном шел о школе, но потом заговорили о планах на будущее.

— Ребята! Я хочу сказать тост! — Саша поднялся со стаканом колы в руках.

Все притихли. Рембо всегда говорил разумно и интересно.

— Я думаю, что в жизни у каждого человека происходят события, от которых потом зависит дальнейшее развитие его жизни. Я бы назвал их кармическими узлами или вехами. Первая веха — это, конечно, рождение. Но оно от нас не зависит. Мы не можем выбирать, когда и где нам родиться, кто будут наши родители, какой национальности они будут, какого вероисповедания. Это решение принимает Бог.

— Ну, началась пропаганда! — крикнул Борька Сименович. — Давай по существу говори!

— Не мешай, дай человеку сказать! — зашикали на него со всех сторон.

— Пока мы маленькие, за нас решения принимают родители, — продолжил Саша, — но в семь лет ребенок входит в осознанный возраст и может сам принимать некоторые решения. Он уже понимает разницу между правдой и ложью, между добром и злом, осознает, что значит быть жадным, злым, добрым, слышит голос совести.

— Какой еще совести? — снова встрял Борис, — совесть давно отменили. При рыночных отношениях совесть не нужна.

— При чем здесь рыночные отношения? — возмутилась Наташа Носова. — Рембо совсем о другом говорит!

— Рыночные отношения всегда при чем, — хмыкнул Борис. — Скажешь, что они только в бизнесе? Ничего подобного. Сейчас даже между людьми рыночные отношения. Вон, Светка Рогова говорит, что выйдет замуж за того, кто обеспечит ей шикарную жизнь.

— Мало ли что она говорит, — буркнул Алик.

Все знали, что он влюблен в Светку, признанную в школе первой красавицей.

— А вот Соня любит Митю бескорыстно! И он ее. И нет у них никаких рыночных отношений, — бестактно заявила Леночка.

— Правильно, — Митя чмокнул Соню в щеку. — Рембо, давай рассказывай, какие еще значимые вехи есть? Любовь к ним относится?

— Конечно, — кивнул Саша. — Любовь — это тоже веха. Ведь от нее появляются дети. А дети — это самое важное в жизни.

— А вот здесь я с тобой не согласен, — сказал Митя. — Всему свое время. Детям особенно. Для меня сегодня главное — учеба, которая потом даст мне возможность сделать карьеру. А дети будут меня тормозить на этом этапе. Детей я заведу лет в тридцать, когда у меня будет свой дом.

«Неужели это говорит мой Митька? — поразилась Соня. — Он же говорил мне совсем другие вещи: поженимся, пойду работать, поступлю на заочный. А теперь — главное в жизни — карьера! Как я ему скажу о беременности?»

— Если бы твои родители так рассуждали, то тебя бы на свете могло и не быть, — неожиданно заявил Алик. — Меня мама в восемнадцать лет родила, затем братьев и сестренку. Мне сейчас семнадцать, а ей всего лишь тридцать пять. Нас за брата с сестрой принимают. А если бы отец карьеру делал, а мать на аборты гонял, то неизвестно, что было бы с нашей семьей?

— И нас с мамой за сестер принимают, — сказала Соня. — Только со спины.

Все засмеялись.

— Кстати об абортах, — заговорила Катя Березина, отличница и будущая медалистка, когда смех утих. — Сейчас существует хорошая контрацепция.

— Я читал, что контрацепция — это тоже аборт, только медикаментозный, — парировал Саша. — Если в больнице твоего ребенка убивает врач — рвет его живым на части прямо в женщине, то при контрацепции мать убивает ребенка еще в зародыше.

— Интересно, что уже в оплодотворенной яйцеклетке содержится весь генетический код ребенка, — вставила Катя, никогда не упускавшая возможности продемонстрировать свои знания. — Вообще, рождение и зарождение человека — это непостижимая человеческому уму тайна.

— Как и большинство вещей, происходящих вокруг нас. Все-таки давайте поднимем наши бокалы за то, чтобы Дмитрий смог раскрыть все тайны, которые появятся на его пути! Ура! — закончил Саша тост.

— Ура! Ура! Ура! — грянули ребята, вызвав улыбки на лицах посетителей.

От духоты у Сони закружилась голова.

— Мне плохо. Выведи меня из зала, — тихонько попросила она Митю.

Они вышли на Невский. Пошел дождик. Горожане, хорошо изучившие переменчивое настроение северной красавицы-столицы, на ходу раскрывали зонты.

Митя обнял девушку за плечи и заглянул с тревогой ей в лицо:

— Петрова, ты здорова?

— Да, — потупилась она, — но есть одно обстоятельство. — Все заготовки вылетели у Сони из головы. Ей вдруг стало страшно. Так страшно ей было лишь однажды, когда она стояла на трехметровой вышке в бассейне, куда их водили на уроках физкультуры. «Прыгай!» — кричал ей снизу тренер. «Прыгай! Не бойся», — звучал издалека хор одноклассников. Она закрыла глаза, вытянула руки вдоль тела и, сделав шаг вперед, полетела в бездну. Так ей показалось.

Соня зажмурилась, как тогда на вышке, и выпалила:

— Я беременна. У нас будет ребенок, — и добавила, будто оправдываясь, — я тебя очень люблю.

— И я тебя люблю, — привычно отозвался Митя. — Ты, правда, беременна? — переспросил он, осознав услышанное.

Соня открыла глаза. Было видно, что Митя испуган. «Ура» не будет, — мелькнуло у нее в голове, — фильм пошел по-другому сценарию».

— Правда, — кивнула Соня. — Ты не рад?

— Я рад, только, только… — замямлил Митя. — Только это не ко времени. Нам же еще учиться надо. Почему ты, вообще, залетела? Ты, что не предохранялась? — в его голосе появились незнакомые истерические нотки.

— Конечно, нет! С какой стати я должна была есть таблетки? — девушка еле сдерживала слезы. — Ты, вообще, знаешь, как контрацептивы на организм действуют? От них женщина запросто может бесплодной стать или растолстеть или раком заболеть. Какая разница, когда ребенка рожать — сейчас или через год? Ты же сказал, что мы поженимся, как только станем совершеннолетними. Или ты передумал?!

— Не ори! — Митя схватил ее за руки.

Прохожие стали оглядываться на молодую пару, но Соне было все равно.

— Пойдем отсюда! — Митя широким шагом пошел через Невский в сторону Пушкинской. «Это конец! Конец всем планам! Надо уговорить ее на аборт!» — крутилось в голове. Дойдя до садика рядом с их любимой кондитерской, он сел прямо на мокрую, облепленную последними листьями скамейку и потянул за собой Соню. Та села рядом.

— Ты должна сделать аборт. Сейчас мы не можем завести ребенка! — заговорил Митя мягким, вкрадчивым голосом.

— Ребенок не собачка, его не заводят! — всхлипнула Соня. — Я не хочу убивать нашего ребенка!

— Нет еще никакого ребенка, только эмбрион, зародыш. Ты же любишь меня и не хочешь сломать мне жизнь. К тому же не только мне, нам. Где мы будем жить с младенцем? На что? Кто нам будет помогать? Твои родители?

Соня опустила голову.

— Вот видишь, — Митя взял ее за руку. — Рука у тебя ледышка, — он засунул ладошку девушки в карман своей куртки. — Мои предки тоже помогать не могут. Мать болеет, отец только на ее лекарства и пашет. Это я им должен помогать, а не наоборот. Ты согласна?

Соня кивнула.

— Значит, сделаем так. Вот тебе деньги. — Митя достал из кармана конверт с подарочными деньгами, собранными друзьями, — здесь около пяти тысяч. Если не хватит, то я с матерью поговорю, чтобы она добавила. Ты сейчас поезжай домой, поищи в нете хорошую клинику, а я вечером тебе позвоню. Все. Беги, малыш. — Митя отпустил ее руку. «Если она обернется, значит, все будет хорошо» — загадал он, но Соня не оглянулась.

Он еще долго сидел на скамейке, глядя, как ветер забавляется с мокрым кленовым листком. Играет с ним, как кошка с мышью, дергает то вправо, то влево, то вдруг подбрасывает вверх, давая надежду полета, и тут же отнимает ее, гоня пленника к земле, пугает неподвижностью, а вслед за ней и смертью вместе с горящими в куче собратьями.

«А ведь ты сволочь», — сообщила Мите совесть. «Замолчи, — набросились на нее мысли, — Соня сама виновата, не вчера родилась. Знала, на что шла».

Соня тем временем шла на грозу. Тихонько открыв входную дверь, она хотела незаметно прошмыгнуть в свою комнату, наплакаться вволю, а потом сесть за компьютер в поисках клиники, как обещала Мите, но, услышав ее шаги, в коридор вышла мать.

— Что с лицом? — Катерина развернула дочь к свету и внимательно посмотрела ей в глаза.

— У меня все в порядке, — отвела Соня взгляд.

— Я вижу, в каком порядке. Говори, что случилось? — мать втолкнула дочь на кухню, где обедал отец.

— Полюбуйся на свою красавицу и умницу, — она тяжело опустилась на табурет. — Это то, что я думаю?! Ты забеременела от своего Митьки?! Что молчишь? Отвечай, когда тебя мать спрашивает! — голос Катерины набирал силу.

— Катя, успокойся. Почему ты думаешь, что она беременна? Может, она с Митей поссорилась, или у нее голова болит, — вступился отец. — Доча, скажи, что с тобой?

Второй раз за день Соня поднялась на трехметровую вышку и приготовилась к прыжку. «Раз, два, три», — в уме скомандовала она и, выпалив: «Я беременна!», зарыдала и бросилась в свою комнату. Она не слышала несущегося ей вслед истошного визга матери, не чувствовала руки отца, гладящей ее по голове. В ушах звучал лишь в стократ усиленный сердечный стук.

Успокоившись, Соня, закрыв уши руками, долго лежала ничком на кровати. Убедившись, что в квартире тихо, и буря материнского гнева миновала, она села за компьютер, но искать нужный сайт не было сил. «Митя прав. Это еще не ребенок, а зародыш, и ему не будет больно при операции. Он не человек, а так, лягушонок, — уговаривал ее вкрадчивый голос. — Сделаешь аборт. Ничего страшного, миллионы женщин это делают». «Миллионы женщин убивают своих детей! Матери — убийцы», — противостоял ему другой. Соня с удивлением прислушивалась к своим мыслям. Казалось, что у нее в голове вели диалог два разных человека. «Аборт — это всего лишь прерывание беременности», — нашептывал один голос. «Аборт — это детоубийство. Женщина, убившая своего ребенка, никогда не будет счастлива», — звенел колокольчиком другой. «Бред. Я знаю множество женщин, которые живут припеваючи после абортов». «Ты знаешь? Тогда назовись, кто ты?» «Я схожу с ума, — Соня потрясла головой. — У меня в голове появились голоса. Но все же, кто из них прав?» Она подошла к окну. Дождь выбивал на железном карнизе тоскливую песню, по окну растекались, словно слезы капли воды.

Осень. Опадает листва.

Вечер. За окном темнота.

Память. Первой встречи слова.

Знаю. Не верну никогда.

Помню. Наши встречи с тобой.

Слышу. Голос твой над рекой.

Дождь. Он рассказывал нам

Сказки про добро и про зло.

Ветер вторил нежным словам…

Вспомнился Соне отрывок из стихотворения Алика Вартоняна. Он посвятил его Светке, которая, вместо того, чтобы восторгаться стихами, дописала к ним обидные комментарии, отксерокопировала текст и раздала в столовой всем желающим. Алик держался мужественно, и Светку не разлюбил. «Любимой девушке можно все простить», — сказал он Соне, когда та пыталась его утешить. «Даже подлость?» «Все, значит, все. Кто из нас не ошибается? Однажды случилась такая история: люди привели на суд к Христу женщину, которая изменяла своему мужу. По закону того времени ее должны были забить насмерть камнями. Кричащая разгневанная толпа с камнями в руках окружила блудницу, и ждала только обличающего слова Христа, чтобы придать ее смерти. «Пусть бросит в нее камень тот, кто сам без греха», — произнес Господь и, опустив голову, начал что-то писать на песке. Зачинщики казни подошли к Нему ближе, чтобы посмотреть, что Он пишет. Прочитав слова, написанные Христом, они бросали на землю камни и уходили. А Господь продолжал писать. Постепенно рядом с женщиной никого не осталось. «Ты свободна, — сказал ей Христос, — Иди и больше не греши». «А что было написано на песке?» «Название тех грехов, которыми согрешили люди, хотящие обличить женщину».

— Слушай, Алька, а когда это ты со Светкой гулял над рекой? Насколько я знаю, она ни разу к тебе на свидание не пришла.

— Это было в шестом классе, когда мы всей школой в поход в Васкелово ездили. Мы тогда со Светкой в лес убежали за грибами и заблудились.

— Ну, Вартонян, ты романтик! — засмеялась Соня. — Кстати, давно хотела тебя спросить. Ты умный, харизматичный, поэт, ранимая душа. Ну, зачем тебе Светка? Она же эгоистка, любит только деньги, и тебя в упор видеть не хочет. А ты ходишь за ней, цветы даришь, стихи пишешь. Влюбился бы в другую девчонку. Вон, Ларка из десятого «В» тебе давно глазки строит.

— Зачем мне Ларка, если я ее не люблю? Света очень хорошая. Ну, немного эгоистка, а кто из нас не эгоист? Деньги любит, так сегодня этим многие страдают.

— Можно подумать, что любовь к деньгам — это болезнь, — улыбнулась Соня.

— Так и есть. И как любая болезнь она лечится.

— Интересно, чем?

— Трудностями, бедами, горем. Пилюли горькие, конечно, но только они лечат от эгоизма.

— Где же Светка возьмет трудности и беды, если она, наоборот, хочет жить припеваючи? — удивилась Соня.

— Жизнь без любви, но в роскоши, только издалека выглядит красиво. На деле — это жизнь птички в золотой клетке по правилам ее хозяина. Захочет он — положит ей семян, нальет чистой воды, не захочет — умрет птичка от голода. Деньги — это всего лишь инструмент. С их помощью можно много добра сделать или зла. А страсть к деньгам, вообще, очень опасна. Вот сегодня многие говорят, что деньги дают человеку свободу. Кстати, твой Митя тоже так считает. А я думаю, что деньги, наоборот, делают человека не свободным, зависимым. А зависимый человек, как наркоман ради дозы, на все готов. Все войны на земле происходили и происходят из-за денег, из-за рынков сбыта. Люди миллионами убивают друг друга ради того, чтобы жить в комфорте.

— Ну, не знаю, — покачала Соня головой. — Религиозные фанаты воюют за идею.

— Их просто используют в своих интересах те, кто хочет завоевать весь мир.

— Ой, Алька, давай оставим политику в покое. Я в ней ничего не понимаю. А насчет Светки ты подумай. Не похожа она на птичку — чистую водичку, — Соня потрепала Алика по пышной шевелюре. — Выскочит она замуж, только ты ее и видел!

— Так она за меня замуж и выйдет! — сказал Алик, так блеснув при этом глазами, что Соня ему поверила.

— Ладно, на свадьбу не забудь позвать! — заторопилась она на урок.

— И вы с Митей не забудьте! — отозвался Алик.

«Свадьба! Теперь никакой свадьбы не будет. Я не Алик, я предательство не прощу!» Соня, тяжело вздохнув, отошла от окна и включила компьютер.

— Нам надо поговорить, — в комнату решительно вошла Катерина. — Выключи компьютер. Разговор серьезный.

Мать говорила выразительно и громко, как на агитационном митинге. Приводила примеры из жизни знакомых, которым не вовремя рожденные дети испортили жизнь, рассказывала о своем трудном детстве, о том, с каким трудом они с отцом купили отдельную квартиру, сколько стоил ремонт, сколько всего еще надо ей купить для полного счастья. Достав калькулятор, она подсчитала, сколько денег нужно на ребенка в первый год его жизни. Сумма была огромна. С этим Соня согласилась.

— Мама, а ты делала аборт? — вдруг спросила она.

— Да. И не жалею, — мать вскинула голову. — И, вообще, к чему эти вопросы? Я уже звонила врачу, мы едем в клинику, и ты там остаешься, — закончила она разговор тоном, не терпящим возражений.

— Папа с тобой согласен? — спросила Соня, проглотив комок слез, застрявший в горле.

— Меня не волнует мнение твоего отца. Меня волнует твое будущее! — отрезала мать. — Собирайся быстрее. Врач принимает до семи. У тебя есть десять минут.

«Может, Мите позвонить? Вдруг он передумал?» — Соня набрала Митькин номер, но он не отвечал. «Эх, Митька, Митька!» От отчаяния бросив телефон, Соня заскочила на кухню, сунула в сумку Глафиру и выскочила на лестницу догонять мать.

К вечеру народу в метро прибавилось. На встречном эскалаторе Соня то и дело натыкалась глазами на влюбленные воркующие парочки. Смотреть на них не было никаких сил. Соня повернулась к матери.

Катерина стояла на эскалаторе как монумент. Она не смотрела по сторонам, не читала рекламу, ее лицо напоминало скорбную маску. Мать вообще редко улыбалась, больше хмурилась. Оттого и выглядела старше своих лет.

— Мама, а ты откуда этого врача знаешь? — Соня заглянула Катерине в глаза.

— Я Елену давно знаю. Помогла ей однажды в одном важном деле, так что она мне должна. Думала, что уже никогда она мне не пригодится, ошиблась.

— Ты ей денег одолжила?

— Нет. Оказала услугу. Услуга дороже денег.

— Борька Сименович тоже так говорил, — вспомнила Соня. — Я тогда ему сказала, что люди должны помогать друг другу бескорыстно. Иначе это не помощь. А он сказал, что сегодня никто никому просто так не помогает.

— Евреи — умные люди. Это ведь они деньги придумали. Если бы не евреи, мы, возможно, до сих пор натуральным обменом между странами занимались. Молодец твой Борька. Кстати, он всегда мне нравился. Лучше бы ты с ним встречалась, — Соня хотела с ней поспорить, но эскалатор закончился, а говорить в шумной электричке было трудно, и она промолчала.

Митя вернулся в пиццерию, когда половина гостей, в том числе и девочки, не дождавшись его, разошлись.

— Совесть у тебя есть? Куда вы делись? И где Соня? — громко возмущался Алик, человек горячей армянской крови.

— Извини. У Сони голова заболела. Я ее провожал, — слукавил Митя, не желая открывать истинных причин своей задержки. — Ребята, вы меня простите, — обратился он к друзьям. — Чтобы загладить свою вину, приглашаю вас в классный паб неподалеку. Мне говорили, что паспорта там не спрашивают.

— Откуда деньги на паб? — удивился Саша, зная материальное положение Митиной семьи.

— Не поверишь, брат впервые перевод прислал на день рождения. Видать, начал на ноги вставать.

Предложение было одобрено единогласно.

Клиника, куда Катерина привезла Соню, располагалась на Крестовском острове. «Вот и погуляла по Крестовскому, как мечтала», — вздохнула девушка, торопясь вслед за матерью по выложенной красивой плиткой аллее, ведущей к новому зданию с зеркальными окнами. «Дом со слепыми глазами. Он ослеп, потому что в нем убивают детей», — пришла мысль «Глупые фантазии, — мгновенно парировала другая. — Зеркальные окна — это комфортно и современно». В воскресенье на огромной ухоженной территории клиники никого не было.

Где-то высоко в небе зазвучали птичьи голоса. Соня подняла голову. Огромная стая черным клином резала серый небесный покров. От этой картины защемило сердце.

— Это одна из лучших клиник в городе, — сказала мать, не заметившая улетающих птиц. — Нам повезло, что Елена здесь работает. Она обещала мне все устроить лучшим образом. Не забывай, что тебе нет восемнадцати лет, поэтому сделать аборт не просто. И денег это будет стоить немалых. Кстати, я слышала, что хотят принять закон об обязательных абортах для несовершеннолетних.

— Мне Митя дал пять тысяч. Сказал, если надо еще, то он добавит.

— Ты мне про твоего Митю лучше не говори! — разрезал тишину резкий голос Катерины. — Я с ним еще разберусь!

— Мама, не надо. Я сама во всем виновата, — Соня бросилась к матери, но поскользнулась и чуть не упала.

— И не женится он на тебе никогда! И не мечтай! Поматросил и бросил!

— И бросил! Бросил! Бросил! — эхом раздалось вокруг.

«Ну и ладно. Без него проживу!» — Соня сжала зубы и решительно потянула на себя тяжелую дверь.

Народу в пабе было немного. Ребята уселись за стол перед большим телевизором. Транслировали футбол. Митя заказал всем пиво.

— Ну, с днем рождения! Теперь уже отметим по-взрослому! — сказал Борька, и тяжелые кружки с глухим звуком ударились друг о дружку.

Митя пиво не любил, как, впрочем, и другой алкоголь, но чтобы забыть о случившемся, решил напиться.

— Что-то случилось? — догадался Саша, увидев, как друг, осушив первую кружку, тут же заказал вторую.

— Случилось, — кивнул слегка осоловевший Митя. И не дождавшись вопроса, выпалил: — Соня залетела.

— Поздравляю! — Сашка от всей души хлопнул друга по плечу. — Я уверен, что из тебя получится классный отец!

— С ума сошел! Какой отец! Не хочу я никаких детей. Я так Соне и сказал.

— Ты серьезно? — Саша внимательно посмотрел Мите в глаза. — Ты ей так сказал? А куда она ребенка денет?

— На аборт сходит, и все дела. Я ей денег дал.

— Ты же говорил, что любишь ее! Ты мне говорил, что вы поженитесь после школы! Ты что, передумал?

— Да, то есть, нет. Слушай, не знаю я сейчас ничего.

— А ты, вообще, ее любишь?

— Вчера любил, а сегодня не знаю.

Митя подошел к стойке и протянул бармену купюру. Взяв деньги, тот налил порцию водки. Митя вернулся за стол.

Ребята увлеклись футболом, но Борис то и дело отвлекался от матча, рассматривая молоденьких официанток.

— Смотри, какая сексапильная девочка! — ткнул он в бок Алика. — Интересно, сколько ей лет?

— Слушай, если тебе девушка нравится, какая разница, сколько ей лет? — не отрываясь от экрана, ответил тот.

— Согласен, — пригладив кудри, Борис схватил за руку официантку, прибиравшуюся за их столиком. — Девушка, Вы такая секси герл! Что Вы делаете после работы?

Официантка смерила его презрительным взглядом, вырвала руку и ушла.

— Подумаешь, фифа! Чипсы неси! — крикнул ей вслед Борис.

Алик оторвался от футбола.

— Ты что, дурацких сериалов насмотрелся? Да с тобой ни одна порядочная девушка знакомиться не станет. Ты сейчас ее оскорбил!

— Не понял! — фыркнул Борис.

— Говоря девушке, что она «секси», ты ее оскорбляешь. Ты даешь ей понять, что она привлекает тебя только физически и этим ты, кстати, показываешь низкий уровень твоего интеллекта.

— Ерунда, девчонкам нравятся нахалы! — Борис свысока посмотрел на приятеля.

— Девушка, Вы тоже так считаете? — обратился Алик к вернувшейся с чипсами официантке.

— Грубияны и нахалы никому не нравятся, — улыбнулась она Алику. — А Ваш друг, похоже, еще маленький. Он, вообще, совершеннолетний? — она строго посмотрела на Бориса.

— А я с ним, — закивал тот на Митю. — Нам можно.

— Ну, раз можно, то сидите, — усмехнулась девушка.

— Не пей, это не выход из ситуации, — Саша накрыл Митину рюмку ладонью.

— Надо! С днем рождения меня! — вылив в себя водку, Митя запил ее пивом.

— Значит, у тебя день рождения, а у твоего сына или дочери — день смерти! — не унимался Саша. — Ты понимаешь, что уже никогда ничего не исправишь, потому что жизнь, которой ты так легко распорядился, обратно не вернешь. И Соню ты предал. Ты просто слабак! Карьеру выше любви поставил! Соньке жизнь сломал. Она ведь такая светлая, чистая, доверчивая. Редкая девчонка!

— Если она такая светлая, то зачем со мной спала? — Митя с хитрым пьяным прищуром посмотрел на Сашу. — Рембо, а забирай ее себе. Я знаю, что она тебе давно нравится.

— Что ты сказал?! — Саша схватил его за рубашку и притянул к себе. — Да я сейчас тебя измордую, гад!

— Ребята, что с вами?! — бросился к ним Алик.

— Ничего, напился наш новорожденный не по-детски. — Саша отпустил Митю, расплатился за свое пиво и ушел.

По дороге домой он то и дело набирал Сонин номер, но телефон не отвечал.

Вслед за Рембо покинули паб и остальные.

На город опустились сумерки. Попрощавшись с ребятами, Митя шел в сторону «Маяковской», стараясь держаться прямо. Дождь усилился, но он этого не чувствовал. Вместо ожидаемой от алкоголя легкости на сердце тяжелым камнем лежало чувство вины перед Соней. «Я же тебя люблю, — бормотал Митя, — просто я хочу, чтобы у нас все было вовремя. Чтобы дети рождались, не когда им захочется, а когда мне будет надо. Это же так просто». Сосредоточившись, он прошел в метро и доехал до нужной станции без происшествий.

Подходя к дому, Митя услышал несущиеся с неба тревожные птичьи голоса. Он запрокинул голову, но в темноте летящей стаи было не видно.

Клиника оказалась шикарной и пустынной. Довольная Катерина размашистым шагом шла по длинному коридору, отмечая на ходу идеально ровные стены, окрашенные в нежно бирюзовый цвет, живые цветы, дорогие светильники, кожаные диваны около кабинетов. Интерьер всем своим видом давал понять посетителям, что здесь все на высшем уровне.

— Елена знакомься, это и есть моя непутевая дочь, — Катерина подтолкнула Соню к стройной ухоженной женщине в нежно-голубом халате, сидящей у раскрытого ноутбука. Девушка отметила тонкий макияж и модные туфли на высоких каблуках.

Тяжелые портьеры за спиной врача были открыты, позволяя любоваться окрашенным в приглушенные вечерние тона осенним парком.

— Я догадалась, — Елена Николаевна ласково улыбнулась Соне. Голос у нее был тихий и мягкий. — Катюша, ты посиди в комнате отдыха, она в конце коридора, а я с девочкой поговорю, осмотрю ее, а потом тебя позову.

— Как скажешь. — Катерина прошла в указанную комнату и включила телевизор.

«Интересная женщина, эта врач — подумала Соня. — Мамина ровесница, а выглядит лет на десять моложе. Наверное, потому что она счастливая, и все у нее есть — красота, работа в престижной клинике, муж, дети. — Она начала рассматривать кабинет. — Красиво. Картины на стенах: репродукции Сезана, Мане, Ренуара, а это кто?»

— Это Ангел хранитель, — пояснила Елена Николаевна, проследив за ее взглядом.

— Вы верующая? — удивилась Соня. — Макияж и шпильки не соответствовали ее представлению о верующей женщины.

— Я в Бога верю, но в церковь на службы не хожу, — с сожалением ответила врач.

— Почему?

— Времени нет, а главное, смелости не хватает. В церкви ведь не только свечи ставят. Там молятся, исповедуются, причащаются. Я умом понимаю, что давно пора на исповедь идти, но трушу ужасно. Стыдно священнику о грехах рассказывать. Боюсь, скажет он: «С виду Вы такая приличная женщина, врач, а грехов у Вас, как у разбойницы».

— Страшно, — согласилась Соня. — Я вот маму тоже боюсь. И огорчить ее боюсь, и крика ее тоже боюсь.

— Я читала у одного философа, что страх сокращает жизнь, а в твоем случае можно сказать, что убивает ее. Знаешь, Соня, есть в жизни моменты, когда надо стоять на своем. Ты сама скоро мамой станешь, пора своим умом жить.

— Елена Николаевна, а Ангел хранитель есть у каждого человека или только у крещеного? — ушла Соня от болезненной темы.

— Господь уже при зачатии каждого ребенка приставляет к нему Ангела хранителя, — улыбнулась врач. — Я в церковь не хожу, но православную литературу читаю. Бог многое открыл святым и праведникам.

— А зачем нужны Ангелы хранители?

— Чтобы они нам помогали, охраняли от бед, от плохих поступков.

— А чем плохой поступок отличается от греха?

— Понятие греха более широкое, — подумав, ответила Елена Николаевна. — Человек грешит не только делами и словами, но даже мыслями. Смотри. К нам приходит мысль. Мы можем не принять ее и прогнать. Или мы принимаем ее, рассматриваем, она нам нравится и тогда следующим нашим шагом будет действие. К примеру, ты видишь, что идущий впереди тебя человек обронил денежную купюру. Ты думаешь: «Догоню его и отдам деньги», догоняешь и отдаешь. Или приходит мысль: «Если он не заметит, то возьму деньги себе». У тебя есть возможность одуматься, но тебе нужны деньги и берешь чужое. Вдруг ты видишь, что человек возвращается и ищет свои деньги. Тут приходит мысль: «Отдам деньги», и ты отдаешь. Или нет. И так постоянно.

— Интересно, — протянула Соня. — Надо будет понаблюдать за своими мыслями.

— Ты не стой, садись, — врач указала на низкий столик у окна. — Чай будешь? Что-то горячего хочется выпить, — она поставила чашки и, включив электрический чайник, опустилась в кресло напротив Сони.

— Тебя мать на аборт уговорила?

— Нет, — качнула Соня головой. — Я хотела ребенка оставить, но Митя сказал, что нам ребенок сейчас ни к чему.

— Митя — твой парень, — уточнила Елена Николаевна.

— Да. Одноклассник. Я его очень люблю. И он меня.

— Любовь — это перерождение. Любящий человек как бы рождается заново, становится другим, становится лучше, поднимается над земным, тянется к небесному. Настоящая любовь всегда дает плод — ребенка. Любовь не может быть порождением смерти, наоборот, она всегда побеждает смерть. Но я твоего Митю не сужу. Он, молодой мальчик, мог растеряться, ошибиться. Но у твоей матери нет права толкать тебя на убийство ребенка.

— Я не понимаю, Вы что, против аборта?! — поразилась Соня.

— Мы с Катериной знакомы с юности. Раньше мы были очень близки. Она всегда знала, кто прав, кто виноват, как быть, что делать. Катерина и замуж за твоего отца вышла, потому что все просчитала: москвич, из хорошей семьи, аспирант, работящий. С ее напором Олег мог стать профессором, но перестройка нарушила тогда планы многих людей. КБ, где он работал, закрыли, работу по специальности ему было не найти — оборонные предприятия закрывали по всей стране. Работать за границей Олег не мог, был невыездным, вот и пошел чайники и пылесосы ремонтировать.

— Папа сейчас работает инженером.

— Инженер не профессор, — Елена Николаевна разлила чай и, открыв коробку дорогих конфет, придвинула их Соне. — Угощайся.

— Вкусно, — конфеты быстро исчезали.

— Наверное, у тебя будет сладкоежка, — улыбнулась Елена Николаевна.

— А у Вас сколько детей?

— У меня детей нет. Я — бесплодная смоковница, — вздохнула женщина, разливая чай.

— А я думала, что Вы счастливая. Что у Вас муж, дети.

— Был муж. Но я сделала в студенческие годы аборт и после этого стала бесплодна. Потом, когда мы встали на ноги, муж захотел наследника и ушел к молодой женщине. Банальная история. Знаешь, нет для женщины ничего печальнее бездетности. Нежелание иметь детей — это попрание женской сущности.

— Если Вы так думаете, то почему аборты делаете? — поразилась Соня.

— Я их не делаю. Один раз в жизни, сразу после окончания института, я присутствовала при аборте. Это было страшно и было похоже на жертвоприношение, впрочем, убийство живого младенца таковым и является. Женщину распяли на столе, затем проткнули плод ребенка тонкой иглой и стали вытаскивать крюками его тельце по частям. Я увидела крошечную ручку с пятью пальчиками сжатую в кулачок, затем личико с раскрытым от ужаса ротиком и потеряла сознание. — Елена Николаевна вздрогнула. Она так и не притронулась к чашке с чаем. — Мой знакомый хирург признался, что испытывает необъяснимое чувство прилива энергии и радости, когда делает аборты. Это страшно. Это сатанизм. Я не только не убиваю младенцев, но и считаю своей обязанностью отговорить каждую женщину, которая хочет убить своего ребенка. Веду партизанскую войну во вражеском тылу, — Елена Николаевна поднялась и подошла к окну. — У матери нет ни одного весомого аргумента, чтобы избавиться от своего ребенка.

— Мама говорит, что ребенок пустит мою жизнь наперекосяк, что Митя меня бросит, и я буду матерью-одиночкой, — всхлипнула Соня. — Еще она говорит, что у нас нет денег на содержание малыша. — Она взяла сумку и начала искать там салфетки. Для этого пришлось вынуть Глафиру.

— А это кто? — Елена Николаевна взяла куклу в руки. — Какая красивая. -Врач наклонилась и обняла девушку за плечи. — Я знаю точно, если Бог дал ребенка, то Он даст все нужное для его жизни, даже с лихвой.

— Митя сказал, что ему надо делать карьеру, а ребенок будет мешать, — слезы градом полились из Сониных глаз.

— И это не так. Он просто испугался. С мужчинами такое случается. Я уверена, что Митя тебя любит и не бросит. Давай, вытирай слезы и иди к креслу. Я тебя посмотрю. Надо определиться со сроком беременности.

— Двенадцать недель, — записала в карточку врач, когда в кабинет без стука вошла Катерина.

— Я чуть не уснула. Почему так долго? А куклу ты зачем взяла? — она с подозрением посмотрела на Соню.

— Мама, ты же знаешь, что Глафира мой талисман.

— Срок — двенадцать недель, — сказала Елена. — Присаживайся в кресло.

— Я уже насиделась. Двенадцать недель — это хорошо, успеваем на аборт. А то я боялась, что срок большой, и надо будет вызывать искусственные роды.

— Ты бы и на это пошла? — помрачнела лицом врач, но тут же взяла себя в руки. — Значит так, Соню я оставляю у нас на два дня. Завтра надо сделать все анализы, а там будет видно.

— Вам бы только деньги брать за анализы, — буркнула Катерина. — Она совершенно здорова. Сделали аборт и отпустили!

— У нас так не принято, — строго сказала Елена Николаевна. — Если условия клиники не подходят, идите в другую.

— Подходит, мне все подходит, — испугалась Катерина. — Спасибо тебе, Лена.

— И анализы я проведу за свой счет. Ведь я твоя должница.

Успокоившись, Катерина ушла. В гардеробе она остановилась перед большим до пола зеркалом. «Фигура у меня не хуже, чем у Елены, — она оглядела себя со всех сторон, — но морщин на лице больше. Это и понятно. Она как сыр в масле катается — живет для себя любимой, работает в шикарном месте. А у меня дочь, муж-тетеха. Проблем куча». Она посмотрела на часы — семь тридцать. «Время еще есть, так что Васильевой я из дома позвоню». В час пик в метро толкаться не хотелось, и Катерина уверенным шагом направилась на остановку маршрутки.

«Семь тридцать, — Марина посмотрела на часы. — Скоро Митя с Соней придут. Надо на стол накрывать. Посидим все вместе, отметим день рождения». Марина, отложив вязание, пошла на кухню проверить пекущийся пирог. «Готов», — она достала из духовки сдобный каравай с румяной корочкой. По квартире разнесся запах ванили и печеных яблок, которые так любил сын. Марина вспомнила, как однажды маленький Митя набил в ноздрю кусочки яблока, предназначенные для пирога. Пришлось везти его в травпункт, где врач длинным крючком освободил носик сына от инородных тел. Малыш перенес экзекуцию мужественно, не капризничал, не плакал, хотя врача испугался.

Марина поставила пирог остужаться, вернулась в комнату, достала альбом с детскими фотографиями сына. Она не успела его открыть, как с шумом распахнулась входная дверь, и в прихожую с шумом ввалился Митя.

— Сынок, что случилось? — Марина выскочила в коридор. — Где Соня? Почему ты один? Ты что, пьян? — она заметила Митино состояние, хотя тот изо всех сил старался казаться трезвым.

— Давай, помогу тебе раздеться, — расстроилась Марина. В таком состоянии она сына никогда не видела.

— Я сам, — покачнулся он.

— Что случилось? Что за шум? — в прихожей появился отец. — Да ты напился, боец! — рассмеялся он. — Что за повод?

Митя с размаха сел на скамейку для обуви.

— Я Соню обидел! — он обхватил голову. — Я — предатель и сволочь! Она меня никогда теперь не простит.

— Иди в ванную, прими душ, — отец выразительно посмотрел на жену. Марина его взгляд поняла — «ничего пока не говори». — Мать тебе кофе сварит. Протрезвеешь и расскажешь обо всем.

Выслушав сына, родители долго молчали. Первым заговорил отец.

— Ничего страшного пока не случилось. Все, что сказано, можно исправить. Сейчас позвонишь Соне и передашь ей все, что говорил нам: что любишь ее, что ребенок тебе нужен, что мы вам поможем его вырастить, что вы в ближайшее время распишетесь.

— Папа, я все сделаю! Я ведь Соню очень люблю. Не понимаю, что на меня нашло? Почему я про эту проклятую карьеру заговорил?

— Заговорил, потому что так и думал. Карьера тоже важна, но не ценой смерти своего ребенка, — сказала мать. — Иди, звони. Может Соня все-таки придет есть пирог.

Но Сонин телефон не отвечал. «Завтра в школе увидимся и поговорим», — решил Митя. Он лег в кровать и провалился в тяжелый сон.

По дороге домой Катерина зашла в пекарню, захотелось после нервотрепки побаловать себя сдобой. Купив со скидкой утреннюю выпечку, она заторопилась домой.

— Где дочь? Почему она телефон не взяла. Он весь вечер разрывается от звонков, — бросился к жене Олег, как только та переступила порог квартиры.

— Пошла в кино с Митей и друзьями, — сделав честные глаза, ответила Катерина.

— После такой ссоры пойти в кино, — с недоверием протянул Олег.

— Во-первых, мы помирились, во-вторых, ее Митька позвал. Ты же знаешь, что она ни в чем ему отказать не может, — Катерина проскользнула на кухню. — Идем чай пить, я заварные булочки купила. Звонок Васильевым Катерина решила отложить.

От еды Олег отказался. Около полуночи он вошел в комнату дочери и взял ее мобильник. Двадцать непринятых звонков от Саши! Семь неизвестных! И… несколько от Мити. «Митя первый раз звонил в восемь тридцать, — начал высчитывать он. — Как раз в это время вернулась Катерина и сказала, что Соня пошла в кино с Митей». Олег набрал номер Сашки. Выяснив, что ни в какое кино дочка не пошла, а Митя перебрал и спит дома, он пошел на кухню, где затаилась Катерина.

— Где Соня?! — Олег хотел крикнуть, но голос от волнения сел и вместо крика раздался шепот. — Куда ты дела нашу дочь?!

— Отвезла в клинику к Елене Разиной, — Катерине ничего не оставалось, как говорить правду.

— Зачем?

— Прервать беременность. — Увидев изменившееся лицо мужа, Катерина пошла в наступление. — А чего ты хотел? Чтобы она стала матерью-одиночкой и села с ребенком нам на шею?

— Нет ничего омерзительнее матери, которая отправляет дочь убивать своего ребенка, — голос вернулся, и муж четко выговаривал каждое слово. — Если Соня сделает аборт, клянусь, я с тобой разведусь. Пройдут годы, и ты станешь одинокой, никому не нужной старухой. Дочь не простит тебя, как ты не простила свою мать. Дай мне немедленно адрес клиники. Я завтра заберу оттуда Соню.

Катерина поняла, что муж не шутит. Впервые в жизни она испугалась. Испугалась одиночества.

— Олег, успокойся. Я дам тебе адрес. Но учти, что тебе придется работать в два раза больше, чтобы прокормить еще и младенца.

«Семь тридцать, — отметила Елена Николаевна. — Мой рабочий день закончился полчаса назад. Впрочем, куда мне спешить? Кроме Васьки меня никто не ждет».

— Соня, ты кошек любишь? — спросила она девушку, заканчивая оформлять ее карточку на компьютере. Пальцы привычно летали по клавиатуре.

— Люблю, но мама не разрешает заводить животных. Говорит, что кошек содержать дорогое удовольствие: корм, наполнитель, ветеринар. Я обязательно кошку заведу, когда буду отдельно жить. Мы с Митей решили взять какого-нибудь потеряшку из приюта.

— Видишь, твой Митя — добрый человек. Значит, все будет хорошо. Ну, я закончила. Сейчас придет дежурная и отведет тебя в палату. Завтра с утра сдашь кровь, сделаем узи, может, увидим, кто у тебя — мальчик или сладкоежка девочка.

— Я насчет аборта еще не решила, — сказала Соня, пряча глаза. — Мать меня с ребенком из дома выгонит.

— Если Бог дал ребенка, даст и все, что ему нужно. Если мать выгонит, приходи ко мне жить. Я в двухкомнатной квартире вдвоем с котом живу. Первое время поживете, а там видно будет.

— Вызывали, Елена Николаевна? — в кабинет, улыбаясь, вошла дежурная санитарка — молодая рыжеволосая девушка лет двадцати.

— Полина, здравствуй. Хорошо, что ты сегодня дежуришь. Это Соня Петрова. Ты ее отведи во второй корпус и положи на свободное место.

— К мученицам или к смертницам?

— Поля, ты опять за старое! Сколько можно тебе говорить, чтобы ты прекратила давать характеристики пациенткам. Вот Андрей Борисович выгонит тебя с работы, что ты будешь делать? Он сегодня тебя на летучке вспоминал. На тебя Полянская жаловалась. Сказала, что ты к ней с разговорами пристаешь. Запомни, что ты санитарка, а не психоаналитик.

— Да кто этой Полянской кроме меня глаза на жизнь откроет? Она в дыму богемной жизни ничего не видит.

— Поля, — врач еле сдержала смех, — где ты набралась таких выражений?

— Так актеры все ведут богемную жизнь, — упрямо тряхнула головой санитарка. — А насчет Андрея Борисовича, так он меня не уволит. Молодых и красивых санитарок сегодня днем с огнем не найти!

Соня улыбнулась. Пухленькая, усыпанная веснушками, с курносым носом и с белесыми ресницами Полина на красавицу не тянула.

— Все, идите! Карточку не забудь, — махнула рукой Елена Николаевна. — А с тобой, Соня, мы завтра увидимся. Я к тебе после двенадцати зайду.

— Елена Николаевна хорошая, хоть и строгая. Я ее люблю. И она меня. Я это чувствую. Почему так бывает — встретишь одного человека, и он сразу тебе как родной? А другого встретишь — век бы не видал, — болтала на ходу Поля, ведя Соню длинными переходами в соседний корпус. — Я, как Елена Николаевна, против абортов. Только об этом открыто в нашей клинике говорить нельзя, но раз ты своя, то тебе — можно. У нас — толерантность, все, что клиент хочет — правильно. Хочет рожать — молодец! Хочет ребеночка убить — тоже молодец. Из ткани убитых младенцев добывают стволовые клетки, из которых потом крема делают и инъекции, которыми разные богатые упыри пользуются, чтобы дольше жить и не стареть. Инъекции огромных денег стоят. В давние времена ведьмы ели младенцев и пили их кровь. Так сегодня те, кто делает уколы из эмбрионального материала — так убитых деток называют — те же ведьмы и ведьмаки. У них, кстати, глаза в темноте зеленым светом светятся. Я об этом документальный фильм на ютубе видела. Уверена, что и художественные фильмы про вампиров и прочую нечисть основаны на реальной жизни.

— А кто такие смертницы и мученицы? — задала вопрос Соня, когда Поля на секунду замолчала.

— Смертницы — это те, кто хочет от ребенка избавиться. У нас ведь и искусственные роды делают. Самый наилучший материал для стволовых клеток — убитые младенцы на поздних сроках. Я, кстати, в медучилище училась, соображаю, что к чему. Смертницы — потому что душу свою на вечную смерть обрекают. Если не раскаются потом, конечно. А мученицы — это те, кто на сохранении лежит. Некоторые месяцами лежат. Попробуй-ка столько времени в больнице поживи. У нас сейчас место свободно только в палате, где смертница Поляковская лежит. С ней Абашидзе лежит на сохранении. Смертница и мученица. Плевел и зерно, — пробормотала под нос Полина. — Поляковская — актриса, звезда из небольшого созвездия. Но она думает, что из большого.

— Я ее знаю. Она в мамином любимом сериале стерву играет, — вспомнила Соня.

— Себя она играет, — фыркнула Полина. — Все, пришли.

Они вошли в отделанный деревянными панелями лифт, который поднял их на третий этаж.

Окрашенный в пастельные тона коридор напомнил Соне цвета фресок Ферапонтового монастыря. «Словно эта поездка была в другой жизни, — подумала она. — Бабушка, родная, помолись за меня! Помоги! Я совсем запуталась».

Соня вошла в небольшую трехместную палату, от сладкого запаха лилий, стоявших на одной из тумбочек, к горлу подкатила тошнота.

— Ложись туда, — тихим, с грузинским акцентом, голосом сказала ей полная женщина, отложив книгу.

Ее соседка спала, отвернувшись лицом к стенке.

Переборов тошноту, Соня достала Глафиру, переоделась в пижаму, легла на кровать и, свернувшись комочком, накрылась с головой одеялом, оставив лишь маленькую щель для дыхания. «Ангел хранитель, если ты у меня есть, помоги мне!», — произнесла она шепотом первую в жизни молитву.

Полина передала дежурной медсестре Сонину карточку.

— В какое время пациентка прибыла на отделение? — спросила та.

— Пять минут назад.

— Значит в двадцать тридцать, — отметила медсестра в карточке прибытия. — Полина, в первой палате сок пролили, надо пол протереть.

— Уже иду, — Поля заторопилась в подсобку за шваброй.

«Московское время двадцать часов тридцать минут. Вы слушаете новости», — сообщило радио. «Как там дела в Новороссии?» Михаил Львович прибавил звук. «Сегодня ополченцы заняли Донецкий аэропорт. Несмотря на это, на его территории кое-где слышны выстрелы», — сообщила диктор. «Беда пришла на русскую землю, — вздохнул старик. — Родные братья воюют на радость жидомасонам».

— Миша! Миша! Иди ко мне! — вдруг закричала жена из комнаты.

— Анечка, что случилось? — поспешил к ней Михаил Львович.

Баба Аня стояла на коленях перед иконой «Скоропослушницы».

— Миша, Матерь Божия плачет!

Михаил Львович надел очки. По Пречистому Лику медленно стекали две слезинки. Перекрестившись, он опустился на колени рядом с женой.

— Миша, что-то с Соней случилось! Я чувствую! Это ведь ее икона. Матерь Божия нам знак подает. Надо ей позвонить.

Старики несколько раз набирали номер внучки, но она не отвечала.

— Надо на молитву вставать! — баба Аня повязала платок. — Будем всю ночь псалтирь по очереди читать.

Елена Николаевна, наконец, вышла из клиники.

— Время не подскажите? — окликнул ее куривший у входа мужчина.

— Половина девятого.

Она медленно шла по парку. Под ногами шуршала ковровая дорожка из падающей листвы. Осень — почтальон, листья — письма из прошлого. Елена вспомнила, что в детстве любила собирать осенние букеты в парке рядом с домом в Иваново. Она отдавала их маме, а та ставила в вазу. В доме пахло осенью. Кленовые листья быстро засыхали, и Елена приносила свежие. Мать отказалась переезжать в Петербург. Сказала: «Я здесь родилась, училась, полюбила, тебя родила. Здесь родителей и мужа похоронила, здесь и сама умру». Мама ушла из жизни два года назад, долго болела. «Мамочка, прости меня! Я так редко к тебе приезжала. И звонила редко. Как же мне виновата перед тобой! Господи, как же мне стыдно! Надо на исповедь идти. Сил больше нет с грехами жить. Они как мешок с камнями у меня за душой. При каждом шаге бьют в душу, режут ее острыми краями. Чего я боюсь? — вспомнила она разговор с Соней. — Страшно в аду, а на земле все можно исправить. Спасение в покаянии. Все. Решила. В следующее воскресенье пойду исповедоваться к отцу Владимиру. Я его дочери от бесплодия вылечиться помогла, теперь его очередь меня от духовного бесплодия исцелить. А может, ему позвонить и попросить за Соню помолиться? Ей сейчас как никогда помощь нужна».

Звонок Елены Николаевны застал отца Владимира в храме. Он только что закончил вечернюю службу. «Конечно, буду молиться за Софью. Прямо сейчас и помолюсь», — отозвался священник. У Елены стало легче на сердце. «Соберу-ка я осенний букет! Пусть у меня в доме пахнет осенью!» — решила вдруг она.

— Что ты там спряталась, вылезай, — услышала Соня голос Полины.

— Что опять случилось? Поспать не дают! — развернулась к ним Анна Полянская. Красивое лицо было искажено гримасой недовольства. — Ты зачем сюда пришла? Кто тебя звал? — накинулась она на санитарку. — Не видишь, я отдыхаю!

— Отдыхайте на здоровье! — ответила Поля, не глядя на актрису. — Соня, хватит прятаться, вылезай! — потянула она за одеяло. — Я тебе шоколадку принесла.

— Спасибо! — девушка откинула одеяло. — А я как раз сладкого хочу.

— Держи хвост пистолетом! — пошутила Поля. — Я ушла, но вернусь! — она выразительно посмотрела на Поляковскую.

— Ой, ой, как страшно, — хмыкнула та. — Я так боюсь рыжих замухрышек, — добавила она, когда дверь за Полиной закрылась. — Давайте знакомиться.

— Я Мария Георгиевна, — представилась грузинка.

— Анна Поляковская.

— А я Соня. Вы очень нравитесь моей маме. Дадите автограф для нее?

— Конечно, с удовольствием! — глаза актрисы радостно заблестели. Она достала из тумбочки пачку фотографий и, расписавшись на одной из них, передала Соне. — Всегда вожу с собой фотки. Все просят автографы, а расписываться на бумажках я не люблю, так как они потом теряются или их выбрасывают, а мне неприятно, чтобы моя подпись валялась в мусорном бачке.

— Спасибо! — протянула Соня, рассматривая снимок холеной накрашенной блондинки. Большие зеленые глаза смотрели на мир с высокомерием. Прямой нос, пухлый рот, скулы, длинные волосы. Казалось, что это портрет куклы, а не живой женщины.

— Вы здесь на Барби похожи, — Соня убирала снимок в сумку.

— Спасибо, — приняла ее слова за комплимент актриса. — Я все детство в Барби играла, она была моим эталоном. Мечтала, что вырасту и буду иметь такой же огромный красивый дом, кабриолет, лошадей и Кена, — она подмигнула Соне. — Дом, кабриолет и лошадь у меня есть. Моего Кена зовут Андрей, но он, увы, не красавчик. Так, обыкновенный бизнесмен с пивным животиком, зато щедрый. Для меня ему ничего не жалко, а это главное. Хотя, нет, главное то, что мне с ним комфортно. Ты на аборт или на сохранение? — сменила Поляковская тему.

— Еще не знаю, — вздохнула Соня. — Я завтра анализы сдам, а там видно будет.

— Анализы — это важно, — кивнула Мария Георгиевна. — Хотя моя подруга, мать троих детей, анализы не сдает. Говорит, какой бы ребенок не родился, я его не брошу. Буду любить любого. У нее последний сынок с ДЦП родился. Сейчас мальчику десять лет, он на коляске ездит. А она не унывает. Я ей звоню, жалуюсь на что-нибудь, а она смеется: «Мы, Машка, настоящего горя не нюхали. Все твои беды — ерунда».

— Я, вообще, не понимаю, зачем уродов рожать? — передернула плечами Анна. — Жить надо в свое удовольствие. От здоровых детей хлопот полный рот, а с больными, вообще, с ума сойдешь. Для меня главное в жизни — творчество. Ради хорошей роли я на любую жертву пойду. Сейчас как раз такая ситуация. Андрей меня не один год просил — роди ребенка, роди ребенка. А у меня в кино — съемки за съемками, в театре — бенефис за бенефисом. Когда рожать? А три месяца назад я узнаю, что беременна. Представляете, какой ужас! Я же таблетки противозачаточные все время пила. Оказалось, муж их на витамины подменил. Я с ним тогда чуть не развелась. Но он бриллиантами откупился. — Анна подняла ладонь — на пальце сверкнула россыпь драгоценных камней. — Ладно, решила оставить ребенка. Врач отправила сюда на сохранение. Взяла отпуск в театре, легла. А через два дня звонок от продюсера — предлагают главную роль в фильме Бондарчика. Ну, как я могла отказаться? Я эту роль всю жизнь ждала. Придется аборт делать. Срок, правда, большой, но ничего. Андрей Борисович сказал, что все будет на высшем уровне.

— Самая главная роль для женщины — это материнство, — тихо сказала Мария Георгиевна.

— Это для обыкновенной женщины, а я — звезда, у меня другие задачи, — вспыхнула Анна и, накинув шелковый халат пижамы, вышла из палаты.

— Ты ее не слушай, — поднялась с кровати Мария, у которой оказался большой живот. — Восьмой месяц нам, — улыбнулась женщина, заметив Сонино изумление. — У каждого свое мнение. Слушай свое сердце. Оно не обманет. У меня двое детей, сейчас я под сердцем третьего ношу. Не представляю, как бы я жила без них. Конечно, с детьми нелегко, но счастье материнства покрывает все трудности. И поверь мне, что нет ничего страшнее для женщины, чем бездетная жизнь.

Перед сном всем померили температуру. Анна смотрела очередные серии сериала со своим участием, комментируя игру актеров. Если судить по ее словам, то выходило, что играть умеет только она, а все остальные — бездарности и бездари. Обняв Глафиру, Соня уснула под звуки телевизора.

Ночью ее разбудил чей-то плач. Казалось, что плачет ребенок: тихо и очень горестно. Девушка посмотрела на светящийся циферблат часов над дверью — два часа ночи. Откуда здесь ребенок? Здесь же не роддом? Она прислушалась. Плач шел из коридора. «Может, плачет медсестра?» Соня зажгла ночник, и вышла в коридор. Дежурная лампа горела, но медсестры на посту не было. Соня прошла вдоль всего коридора, плач не утихал. Она попила воды и, присев на диван напротив своей палаты, стала прислушиваться, пытаясь понять, откуда идет плач.

— Это плачет душа ребенка, которого завтра убьет его мать, — вдруг услышала Соня голос у себя за спиной. — Не оборачивайся. Тебе нельзя меня видеть, — предупредил голос, заметив, что она хочет обернуться.

— Ты кто? — шепотом спросила Соня.

— Твой Ангел хранитель.

— Значит, ты существуешь! — обрадовалась девушка.

— Конечно, существую, — голос Ангела звенел, как нежный колокольчик. — Нас здесь много. Смотри!

В воздухе произошло легкое движение, словно кто-то махнул перед лицом девушки большим крылом. Завеса, отделяющая невидимый мир от видимого упала, и Соня увидела светлые контуры крылатых фигур. Они летали около палат, словно часовые.

— Почему у нашей палаты пять ангелов?

— Один охраняет Марию, второй — ее будущую дочь, третий — твоего будущего сына, четвертый — ребенка Анны, пятый — ее саму. Но завтра он покинет ее.

— Почему?

— Такой закон духовной жизни. Мы не можем оставаться рядом с человеком, который совершил грех и не покаялся.

Соня прислушалась. Плач стих.

— Почему он больше не плачет?

— Ангел утешает его. Завтра он посадит душу нерожденного младенца на свое крыло и отнесет в небесную обитель, где живут такие же дети.

— Что они там делают?

— Молятся за родителей и ждут с ними встречи.

— Молятся за тех, кто их убил? — поразилась Соня.

— Дети всегда любят своих родителей. Они любят их и молят Бога, чтобы он даровал им раскаяние в этом страшном грехе и помог им спастись. Спасение в покаянии. Прощай. Ничего не бойся, я с тобой, — Ангел нежно коснулся ее крыльями.

Соня вновь почувствовала легкое движение в воздухе и фигуры ангелов исчезли. Тонкий мир опустил свою завесу. «Надо что-то делать! Надо спасти Анну и ее малыша!»

— Проснитесь, проснитесь! — принялась будить Соня актрису.

— Сколько времени? Что случилось? — открыла та глаза.

— Вам нельзя делать аборт. Ваш малыш плачет, ему очень страшно! Вы можете погибнуть! Мне это Ангел сказал, — сумбурно говорила Соня громким шепотом.

— Ты с ума сошла! Еще одна ненормальная! Это не клиника, а сумасшедший дом. Отойди от меня немедленно. У меня завтра сложная операция, мне надо выспаться.

— Не делайте операцию! Не убивайте своего ребенка! Он Вас очень любит!

— Ага, любит! Отстань! — Анна отвернулась к стене и закрыла глаза.

Прижав к себе Глафиру, Соня легла в кровать.

— Я ни за что тебя не убью, — шепотом сказала она, погладив свой живот. — Раз ты мальчик, то надо придумать тебе имя. Назову тебя Михаил, в честь дедушки. Миша, Мишенька, Мишутка… Соня не заметила, как уснула.

Когда она проснулась, Анну уже везли на операцию.

Сдав анализы, Соня с аппетитом позавтракала и стала думать, как сказать матери о своем решении.

В одиннадцать утра в палату заглянула Полина.

— Я сейчас домой ухожу. Сутки мои закончились. Как у тебя ночь прошла? Все нормально?

— Я Ангела видела, разговаривала с ним, — шепотом сказала Соня.

— Значит, ты святая! — рассмеялась Поля.

— Я серьезно. Он мне про детские души рассказывал, которых матери убили. Сказал, что они очень любят своих матерей.

— Ишь ты, везучая. Видно, и правда Ангел тебе явился. Небось молится кто-то за тебя, — уже серьезно сказала Полина. — Раз с тобой Ангел хранитель, значит, все будет хорошо. Я побежала. Елене Николаевне привет передавай.

По дороге в школу Митя подбирал слова для разговора с Соней, но старался он напрасно. На занятия она не пришла.

— Васильев, куда Петрова подевалась? — спросила Ирина Ивановна на втором уроке. — Заболела?

— Не знаю, — ответил Митя. — Я ей звонил, телефон не отвечает.

— Можно, я сбегаю, узнаю, что с Петровой? — вскочил Рембо. — Она вчера очень плохо себя чувствовала, — он показал Митьке кулак.

— Сходишь после уроков, — отказала учительница.

Пребывать в неведении до конца занятий у Мити не было сил.

— Ирина Ивановна, мне нехорошо! — он схватил сумку и выскочил из класса.

— И мне нехорошо! Мы, наверное, вчера отравились! — бросился за ним Рембо.

Выскочив на улицу, друзья быстрым шагом пошли к Сониному дому.

— Прости меня, дурака. Я вчера столько глупостей наговорил и Соне и тебе, — Митя остановился и протянул Сашке ладонь.

— Я уже все забыл, — тот крепко пожал руку другу. — Я вчера весь вечер Соне звонил, она к телефону не подходила, а около двенадцати ночи ее отец мне позвонил, спросил, не в кино ли мы. Кажется, у них что-то случилось.

— Как бы ее мать на аборт сразу не отвезла, — Митя прибавил шаг. — Она меня не любит, считает, что я Соне жизнь порчу.

— Может, правильно считает? — прищурился Сашка.

— Рембо, хватит меня гнобить. Я свою ошибку осознал, хочу исправить. Родители сказали, что готовы нам помогать с ребенком.

— Молодцы! И мы будем помогать.

Ребята долго звонили в Сонину квартиру, но дверь так и не открылась.

— Родители в одиннадцать часов, понятно, на работе. А где Соня? — Митя пал духом окончательно.

— У меня номер ее отца сохранился. Сейчас.

Рембо достал телефон.

— Все понял, адрес запомнил. Сейчас мы туда поедем. До встречи, — закончил он разговор с Олегом.

— Ну, что?! Говори быстрее! Где Соня?

— Соня в больнице. Мать ее к знакомой врачихе отвезла, чтобы та Соню на аборт направила. Соня телефон дома забыла, так что звонить ей бесполезно.

— Это конец. Она никогда меня не простит! — Митя схватился за голову.

— Никакой не конец. Олег Анатольевич уже звонил этой врачихе, она сказала, что никакого аборта Соня делать не будет, только анализы сдаст и УЗИ сделает. Он мне адрес клиники сказал. Помчали на Крестовский!

Митины глаза от этой новости посветлели.

— Помчали, только я домой на минутку забегу. Мне одну вещь надо взять.

В двенадцать часов из реанимации привезли бледную Поляковскую.

Переложив с каталки на кровать ее опустошенное тело, санитары ушли.

Вскоре актрисе позвонили.

— Андрей, как некстати, — скривилась Анна, увидев на дисплее имя мужа, и тут же весело защебетала в трубку: — Дорогой, как хорошо, что ты позвонил. У меня все прекрасно. Да, еще лежу. Нет, приходить не надо. Скоро выписывают. Кроватку купил? Ну, все. Мне надо идти на процедуру. Пока-пока. — Отключившись, она поморщилась от боли. — Живот тянет.

Соня во все глаза смотрела на этот актерский мастер класс.

— Анна, если Вам нужна помощь… — заговорила Мария Георгиевна.

— Ничего не надо, у меня все прекрасно! — перебила ее актриса. — Что уставилась? — она перевела взгляд на Соню. — Да, я его обманула! Не могу сказать мужу, что сделала аборт. Он так этого ребенка хотел. Придумаю позже что-нибудь. Что кровотечение открылось или еще что-нибудь. И не надо на меня так смотреть! Тоже мне, праведница нашлась. В семнадцать лет забеременела! Блудница ты, а не праведница. Это тебе в аду гореть, а не мне.

Потрясенная Соня зарыдала и выскочила в коридор.

— Анна, зачем Вы девочку обидели? — спросила Мария Георгиевна. — Я понимаю, что Вам сейчас тяжело. Нет для матери ничего страшнее, чем убить своего ребенка. Эта девочка, конечно, не праведница. Она оступилась. Но она, в отличие от Вас, станет матерью. Женщина спасается чадородием, а чем спасетесь Вы?

— Вы все здесь моралисты! А я ненавижу мораль! Мораль — это скука! А я люблю жить весело! Вы — серая масса, вас миллионы, а нас, ярких и талантливых, единицы. Вы для меня никто! — Анна нажала кнопку вызова. — Немедленно переведите меня в отдельную палату! — приказала она прибежавшей сестричке.

— Все номера «люкс» заняты, — ответила за испуганную медсестру Елена Николаевна, пришедшая навестить Соню. — Но как только что-нибудь освободится, мы сразу Вас переведем. Танечка, сделайте Поляковской успокоительный укол, скажите, я назначила, — обернулась она к медсестре.

— А где Соня? Ей пора на УЗИ.

— Она вышла ненадолго, — отозвалась Мария Георгиевна.

— Передайте, что я жду ее в пятом кабинете. Пусть поторопится.

Успокоившись, Соня пришла в палату. Услышав про УЗИ, она сунула в пакет Глафиру и помчалась в пятый кабинет.

— Держи. Это первый снимок твоего малыша! — врач вручила Соне черно-белый снимок с изображением свернутого в клубочек крошечного человечка.

— Это мальчик. Миша.

— Не уверена. Сейчас еще не видно, — улыбнулась Елена Николаевна. «Молитва отца Владимира сделала свое дело», — подумала она. — Кстати, звонил твой отец. Сказал, что приедет за тобой.

— Здорово! — обрадовалась Соня. — С папой мне ничего не страшно.

— Вот и хорошо. Анализы будут готовы через неделю. Я сама за ними прослежу. А сейчас иди в палату и там жди отца.

— Спасибо, Елена Николаевна! А это Вам! — Соня достала куклу и отдала ее врачу. — Это Глафира. Она будет Вам помогать.

— А как же ты? — улыбнулась Елена Николавна.

— У меня есть Ангел хранитель. Теперь я точно знаю!

Вернувшись в палату, Соня бережно спрятала листок с УЗИ в паспорт и прилегла на кровать. Беспокойная ночь дала о себе знать, и девушка уснула.

Ей приснилось, что они с Митей и с маленьким сыном запускают в небо воздушного змея. Неожиданно, как это бывает во сне, сын стал школьником. Вместо змея у него в руке оказался блестящий на солнце горн. «Вставай, Соня, вставай!» — выдувал он громкую веселую мелодию.

Соня открыла глаза, но звуки горна продолжали звучать.

— Соня, эти бравые парни, случайно, не к тебе? — посмотрев в окно, спросила Мария Георгиевна. — У одного в руках плакат с твоим именем.

«Неужели Митька?» Соня бросилась к окну. «Точно, он! Стоит с плакатом. А Сашка в горн дудит! А что на плакате написано?» Соня вгляделась в большие красные буквы. «Соня, прости меня. Я вас люблю!» — прочитала она. Распахнув окно, она закричала изо всех сил:

— Митя! И я тебя люблю! У нас будет мальчик!

Услышав звуки горна, Елена Николаевна подошла к окну. «Наверное, это Митя. Точно, он, — прочитала она текст на плакате. — Слава Богу, одумался. Каждый имеет право на ошибку, но лишь тогда, когда может ее исправить».

Она поднесла к лицу кленовый букет, собранный утром, и вдохнула его запах. Пахло осенью.

ИСТОЧНИК: http://pravoslavnye.ru/analitika/2014/11/19/pravo_na_oshibku/