…Фон, на котором растут и развиваются наши дети, прямо скажем, неблагоприятный. Да что «неблагоприятный»! Катастрофичес­кий. И по своей катастрофичности в русской истории беспрецедентный. Ведь сокрушенное государство не только не заменено реально но­вым, нет даже фантомного образа этого ново­го. Как сказал поэт, «образа мира, в слове яв­ленном».

Зато образы власти ярки и персонажны настолько, что могут конкурировать со злоде­ями из волшебных сказок — Кощеями, леши­ми, водяными. И главное определяющее свой­ство представителей власти тоже восходит к мифологии. Это злокозненность. Что сейчас слышит ребенок уже в раннем детстве? Что они обманывают, надувают, грабят, издевают­ся, не дают жить, отключают электричество, не платят зарплату, закупают за границей вредную еду, бомбят мирные города, убивают ни в чем неповинных жителей, плодят бом­жей и беспризорников, обрекают всех, в том числе и детей, на голодную смерть и вообще хотят всех уморить (последний мотив стано­вится все более популярен). То есть в самом что ни на есть буквальном смысле слова это враги народа.

Причем если взрослые принимают сегод­няшнюю ситуацию как нарушение нормы, по­скольку в их детстве и власть была несколько другой, и достижения гласности были не столь велики, то наши дети иного и не знают. Враж­дебная человеку власть для них импринтинг, первообраз, прочно впечатавшийся в память. В памяти этих детей уже нет картинок типа «во­ин с ребенком на руках», «главы государства на трибуне Мавзолея, обнимающие девочку с букетом», «дядя Степа — милиционер». Нет государства как института отцовства, нет Оте­чества.

А какие чувства порождает безотцовщина? Чувство отверженности, неполноценности, беззащитности. Отсюда множественные стра­хи и — как обратная сторона медали — аг­рессия. Недаром психологи и психиатры сей­час приходят в ужас от бурного роста детских фобий и подростковой агрессивности.

Крах государственного патернализма в лю­бом случае создает избыточные психические нагрузки для отдельной личности. У нас же это особенно опасно. Не будем забывать о глу­бинной тяге русских к общинности, с одной стороны, и о глубинном анархизме, — с дру­гой. Когда государство стабильно, общинность играет доминирующую роль, а анархизм су­ществует в скрытом, подавленном виде. Как принято выражаться в генетике, это рецес­сивный ген. Общинность же — главенствую­щий, доминантный. Ну, а в периоды смуты анархизм, наоборот, может занять — и зани­мает! — основную позицию. Но самое опасное, когда «вольница» становится коллективной. То есть ослабленное нестабильностью общинное чувство заражается вирусом анархии. Вот она, гремучая смесь, приводящая одних в банды, а других на баррикады! Нынешние дети напи­тываются этой гремучей смесью с самого рож­дения.

А если учесть, что современная масс-куль­тура несет в себе мощнейший заряд агрессии, то получается, что подпитка происходит и из­нутри, и извне. Посмотрите мультфильмы, ко­торые показывают сегодня малышам: и сю­жет, и изобразительная манера, и интонации героев, и даже частота кадров — все провоци­рует агрессию. Ее буквально закачивают в ребенка. К совершеннолетию современные де­ти успевают увидеть по телевизору десятки тысяч (!) убийств. Причем красочных, с вы­думкой — на любой вкус.

А компьютерные игры? Цель в них — убийство, основное действие — убийство. Чего стоят одни только восклицания дошкольника, сидящего за пультом домашнего компьютера! У матерей, воспитывавшихся не на таких кро­вожадных забавах, стынет сердце, когда из соседней комнаты доносится тоненький голо­сок: «Меня убили! Я убит!»

Вообще компьютерные игры заслуживают и серьезного исследования, и серьезного разго­вора. Здесь мы скажем лишь о том, что они подспудно формируют у современных детей психологию сверхчеловека. А что еще может получиться из ребенка, который уничтожает отдельных людей или даже целые города и государства простым нажатием кнопок? Он сидит перед экраном, а там — много малень­ких движущихся человечков, изображенных вполне реалистично. Этакие ожившие лилипу­ты, и ребенок-Гулливер ими владеет. Он мо­жет в любое мгновение эту жизнь остановить, прервать.

Нам возразят: дескать, раньше дети играли в войну, в солдатики. Разве там не убивали? Даже в шахматах и шашках, где «едят» фи­гуры противника, тоже совершается условное убийство.

Все это так, но в компьютерных играх гра­ница условности недопустимо сдвинута в сто­рону реализма. И сдвигается все больше и больше. Недаром сейчас принято говорить о виртуальной реальности.

И вот какое мы сделали наблюдение: сте­пень увлеченности компьютерными играми прямо пропорциональна психологическому дис­комфорту. Иными словами, чем больше у ре­бенка — обычно у мальчика — психологичес­ких трудностей в жизненной реальности, тем глубже он погружается в виртуальную. Конеч­но, уход от реальности в мир фантазий, грез и игры всегда был присущ людям с тонкой, ранимой психикой. Но чтение книг и тем бо­лее творчество требуют немалых усилий. Сверхчеловеком, творцом себя можно почув­ствовать только путем преодоления. А тут все по дешевке, почти задаром! Научился быстро нажимать на кнопки — и ты король.

Когда вы слышите, что ребенок ничем, кро­ме компьютерных игр, не интересуется, не обманывайтесь словом «интерес». Не может у интеллектуально полноценного ребенка вызы­вать устойчивый интерес то, что так однооб­разно и легко достижимо. Интерес в другом. Он лежит за пределами игры и называется жаждой власти.

Но это не власть какого-то сверхразума, сверхволи — в общем, всего того, чем бреди­ли в конце XIX — начале XX века поклонни­ки Ницше. Сегодня сверхчеловек — это герой криминальной субкультуры. Если можно так выразиться, субчеловек, сниженный, прими­тивный и, что самое существенное, агрессив­но насаждающий эту примитивность как наи­высшее жизненное благо. Этакая суперрепти­лия, которая желает, чтобы все покорно пол­зали под ее толстым брюхом.

Стихия редукционизма — а попросту гово­ря, примитивности — захлестывает земной шар. И на Западе дети мало читают и до опу­пения смотрят телевизор или играют в компь­ютерные игры. И там у умных взрослых это вызывает тревогу. (В Германии, например, многие культурные родители не держат дома ни видео, ни компьютер, ни игровую пристав­ку, чтобы у детей не было соблазна.) Но там реализации «сверхчеловеческих» претензий мешают крепкое государство, исполняющиеся законы, дееспособные полицейские службы. У нас же разгулу своеволия сейчас ничто не препятствует.

Напротив, оно всячески подпитывается и даже возводится в ранг высочайшего достоин­ства! Сколько уже сказано и написано про то, что мы росли зажатыми, закомплексованными! И что наши дети зато будут раскрепощенными и свободными. Сказано — сделано. И, конеч­но, с пресловутым русским размахом. По­трясенная этим размахом английская журнали­стка рассказала землякам о посещении одного элитарного детского сада в Москве, где воспи­татели разговаривают с детьми… стоя на коле­нях! Чтобы не возвышаться над ними и тем самым не унижать милых крошек. «Мы воспи­тываем маленьких принцев и принцесс», — гордо прокомментировала «коленопреклонен-ность» взрослых директриса сада.

Безусловно, этот случай анекдотический, но примеров частных школ, в которых на детей совершенно «не давят» и они посещают уро­ки по желанию — сегодня пойдут к одному учителю, завтра к другому, а послезавтра во­обще останутся в коридоре — сколько угодно. Да и во многих государственных школах уче­ники с малолетства дышат «воздухом свобо­ды», который проникает в классы сквозь раз­битые стекла. И там со школьного двора не­сется отборный мат, а восьмиклассницы мало чем отличаются с виду от проституток.

И вот какая вырисовывается общая картина: государственная власть «отвратительна, как руки брадобрея», воспитатели и учителя — то есть школьная власть — вообще не власть, а обслуживающий персонал, родители потакают своеволию ребенка, путая его со свободой. «Пусть вырастет хозяином жизни! — говорят они и с тайным удовлетворением добавляют. — Ничто на него не действует: ни уговоры, ни просьбы, ни ремень. Если что вобьет себе в голову — все равно настоит на своем!..» Плюс подпитка властолюбия компьютерными играми и боевиками, где герои — крутые супермены, по сути, ничем не отличающиеся от уголовни­ков. Плюс криминальный воздух в стране…

«Государство — это я», — говорил Людовик XIV. В разоренном русском королевстве сей­час подрастают миллионы людовиков. И не только во дворцах, но и в хижинах, посколь­ку психология сверхчеловека растиражирова­на. Еще несколько лет — и масса королей и корольков станет критической. «Я» будет мно­го. А государств?

ИСТОЧНИК:  https://www.litmir.me/br/?b=199643&p=2