Творческие размышления педагога Оксаны Серокиной.
Глава 3. Жажда любви
На уроке о родителях раздаю детям чистые белые листы, сложенные пополам. На одной половинке дети пишут самые нежные слова о маме или бабушке, на другой – об отце или дедушке. Я никогда не требую сдавать мне эти работы, ведь они так отличаются от привычных письменных заданий. Но обычно в конце урока к учительскому столу подходят все, неся в руках драгоценные листочки.
Анжелика: «Прекрасная душа! Святая моя мамочка! Спасибо, что ты родила меня».
Алёша: «Благодарю тебя за твою помощь, и особенно – за любовь. Ты – свет в моей жизни».
Дима: «Мама, взгляд твоих глаз прекрасен, как порхание бабочек, красота твоих волос чудесна, твои губы алее розы. Ты самый красивый полицейский! Целую тебя. Твой сын».
Даниил: «Дорогой папа! Я очень люблю тебя и ценю всё, что ты делаешь, но спасибо дедушке, что сделал мне лестницу».
Тихон: «Знаю: когда я сплю, ты тихо целуешь меня. Мамочка! Прекрасной тебе жизни! Спасибо за всё».
Камилла: «Мама, папа! Вы неотделимы друг от друга: ты, мама, – солнце, а ты, папа, – небо».
Артур: «Любимый мой отче! Ты всегда прав».
«Оксана Евгеньевна, а можно я себя с папой за руку нарисую?» — тихо спросил новенький мальчик. «Отчего же нет, Денисочка? Конечно, нарисуй!» В душе я удивилась этому вопросу, ведь обычно дети «творят, где хотят»… Получив моё одобрение, Дениска достал из пенала ворох цветных карандашей и принялся за работу. К концу урока рисунок был готов: две фигурки – большая и маленькая – крепко держащие друг друга за руку, идут по дороге, широко улыбаясь. В эту минуту к нам с Дениской подошла учительница этого класса. Она тоже взглянула на рисунок, погладила мальчонку по коротко остриженной голове и, когда он, радостный, побежал играть, сказала мне грустно: «Он отца-то своего не видел никогда, а мама умерла весной…»
Спустя несколько месяцев, перед самым юбилеем Победы, дети получили от меня необычное задание: написать письмо своим дедушкам и бабушкам прямо на фронт, в те страшные и великие годы. Позже я познакомлю читателя с этими трогательными посланиями, но сейчас приведу лишь одно, Денискино. Это письмо к родному человеку, с которым им на земле не суждено было встретиться, но которого так любит сердце мальчика, доверяя свои мысли, свои горести. Ведь кто ещё способен так пожалеть, как родная душа?
«Здравствуй, мой милый прадедушка! Я знаю, тебя зовут Владимир Дмитриевич. Мне бабушка рассказывала, как ты жил, что был ты пулемётчиком. Я знаю много танков и оружий! Я расскажу тебе, дорогой мой дедушка, что год назад у меня погибла мама. Я поцеловал её на прощание в лоб. Дедушка, я так хвалю тебя! Спасибо, что громишь этих немцев. Люблю тебя. Твой внук Денис».
А вот Юля. Она робко подходит к учительскому столу и аккуратно кладёт альбомный лист на уголок. Развернув листок, читаю на левой его половине прекрасные, полные благодарности и любви слова о маме. Правая же часть листа – та, где должны быть слова об отце – осталась почти пустой. Да, она не совсем пуста, потому что украшена красивой рамкой из множества сердечек. А вот внутри этой рамки – пустота… Сердце девочки так стремится любить отца! Но его нет. Место его пусто. Есть ли более пронзительное изображение детского одиночества, детской тоски?!
Как же важно чувствовать тепло родной души, родной руки, даже если их рядом никогда и не было…
Я пятнадцать лет пою в церковном хоре, и клирос – очень значимая часть моей жизни. Однажды ранним Пасхальным утром мы, певчие, вместе с отцом Димитрием отправились поздравить с Праздником тех, кого не встретишь обычно на улицах города, кого не зовут в гости, кого не ждут дома по вечерам…В наших храмах уже не один год существует традиция поздравлять со Светлым Христовым Воскресением воспитанников детского дома и жильцов дома престарелых.
В детском доме нас встретил директор, Иван Кириллович, в красивом строгом костюме и при этом, почему-то, в толстых вязаных носках и домашних тапочках. Наверное, потому, что это и его дом тоже. Дети от трёх до восемнадцати лет заполнили столовую, которая на один час превратилась в концертный зал. Даже при беглом взгляде заметна огромная разница между детьми, которые живут, как полагается детям, с мамой и папой, и этими беззащитно летящими по ветру листочками, словно сброшенными деревом в преддверии зимы.
Когда мы пели Пасхальные песнопения, все – от детей до педагогов и директора – смотрели на нас абсолютно одинаковым взглядом: каким-то потухшим, обречённым, безрадостным. Самых маленьких вывели читать стихи. Когда же слепая малышка лет трёх читала стихотворение, в котором была благодарность Богу за маму, папу и братика, сердце рвалось на части, и даже отец Димитрий, как и любой священник, каждый день встречающий на своём пути человеческие страдания, был потрясён, и потом ещё долго вспоминал этого ребёнка.
В этом доме никто не слышал колыбельных песен, не видел тревоги в родных глазах, когда случалась заболеть, не перебегал под утро в родительскую постель, если вдруг приснился страшный сон.
Дом престарелых стоит рядом с детским домом, стена к стене, словно детская ладошка лежит в сухой руке старика.
Мы поднялись на невысокую сцену. Смотрю на лица. И здесь обречённость, и здесь страдание, а ещё – замкнутость, тревожная недоверчивость во взглядах. В углу сидит дедушка и смотрит на нас сурово и насторожённо. Что у него в сердце было в этот момент?
Пожилая женщина в инвалидной коляске решительно, как боевую песню, запела вместе с нами: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!»
У самой сцены, за первым столиком сидит аккуратная старушка с безукоризненной причёской, в жакете с орденами. Сначала она внимательно вслушивается, потом пытается улыбнуться, но вдруг начинает горько плакать.
Эти лица тоже словно печатями врезались в память… И детей, и стариков, объединяет что-то…какой-то холод есть в их жизни…сквозняк… Они не согреты, недолюблены, им не радуются, с ними не плачут.
Когда отец Димитрий окроплял палаты святой водой, в коридоре сидел старичок в печальном настроении и совсем, казалось, не замечал священника. Но когда мы радостно поприветствовали его Пасхальным «Христос воскресе!», дедушка вдруг заулыбался, кряхтя поднялся с дивана и заковылял в свою комнатку. Через минуту он вышел нам навстречу с коробкой – новогодним подарком – и стал раздавать свои сладости, своё тепло… И я поняла: детям хочется это тепло получать, а старикам – отдавать, отдавать без остатка, лишь бы хоть кто-нибудь был рядом…
Мы вышли из дома престарелых под снисходительные взгляды местных собак – щенка и взрослого, огромного, как медведь, пса, развалившихся прямо на крыльце. У нас остались эти конфеты, крашеные яйца, апельсины, куличи, но всё это гораздо большее, чем просто гостинцы! Как сердце тянется к любви, как жаждет её, бедное человеческое сердце!…
Как-то моя ученица Лиза принесла на урок небольшую книжицу, сделанную собственноручно: «Это подарок для мамы. Можно, покажу?» Листая, с каждой страничкой я удивлялась больше и больше: книга содержала всё то, что любит мама. К примеру, на одной из страниц был нарисован парусник, днище которого вырезано из старой газеты. «Мама любит читать, а ещё – путешествовать на корабле, а ещё любит лунный вечер!» – пояснила Лиза. И вправду: над корабликом плыла красивая луна. На следующей страничке – фото любимых маминых духов в обрамлении белых роз. Каждый листок бережно хранил всё, что дорого Лизиной маме. Но вот мы пролистали эту единственную, неповторимую в целом мире книжицу до конца. Мелькали фотографии, красивые стихи, лыжи, горы, вышивки… А к последней страничке был с любовью приклеен крошечный пакетик, в котором просто лежало одно кофейное зёрнышко. Лиза лучезарно улыбнулась: «Мама очень любит кофе…»
И мне представилось, что когда-то мама, аккуратно срезав первые волосики своей маленькой дочки, складывала их, один к одному, в заветный конвертик, заботливо хранила первые «художества» и пластилиновую лягушку, вылепленную неловкими пальчиками. А теперь и Лиза с таким участием, с такой любовью, крупица к крупице, собрала здесь всё, что мило маминому сердцу. И в каждой этой мелочи – целый мир!
В одной из детских работ читаю такие строки: «Бабушка, мы очень скучаем по тебе. Папа всегда плачет, когда вспоминает тебя. Абика, когда мы приедем к тебе в деревню, я зайду в комнатку, где ты жила, и буду целовать всё…» Это и есть память: память-молитва, память-нить, невидимо соединяющая души.
А недавно я пришла к своей 90-летней бабушке и застала её в слезах. Она сидела на своём диванчике, плакала и целовала старый-старый шерстяной платок. В бабушкином шифоньере столько прекрасных платков: павлопосадских, пуховых, оренбургских, красивых и ярких, тёплых и почти невесомых. Но дороже всего ей этот старенький, изъеденный молью платочек, который носила когда-то её мама. «Мамочка, мамочка, как же мне тяжело без тебя!» – повторяла бабушка, приникнув щекой к платку… Она верит, что этот платок имеет даже чудесное свойство: он способен уменьшить её боль.
И вспомнились мне строки, слышанные когда-то очень давно, и отчего-то прочно осевшие в памяти:
И после телесного плена,
С небес улыбаясь, душа
Всё так же ласкала и грела
Седого уже малыша…
Этим кратким стихотворением я заканчиваю обычно урок о матери. Да, для неё мы навсегда малыши. Вижу это, когда бабушка, провожая мою 67-летнюю маму на работу, всегда заботливо напоминает: «Деточка, не забудь варежки!»
Не напрасно Василий Александрович Сухомлинский одной из самых драгоценных черт человеческой души назвал способность к состраданию: «Кто научился сопереживать, тот научился (…) беречь чужое сердце».
В третьем классе есть удивительная ученица – София. Когда смотрю на неё, так и просится эта строчка Пастернака: «Причастный тайнам, плакал ребёнок…» Эта девочка читает стихи на школьных концертах так, что плачет весь зал, даже мужчины. И всегда, слушая её, задаюсь вопросом: что уже познало это сердечко, если вместило в себя столько недетской мудрости? София… Она чаще всего пребывает в какой-то таинственной, тихой радости, а порой – как облачко, скрывающее на мгновение солнце, затеняет её лицо прилетевшая невесть откуда печаль.
Мы говорили об украшении души, о красивейшем слове на свете – милосердии. И София рассказала нам без всякого бахвальства и пафоса, сокровенно и тихо, как она обычно говорит: «Однажды мама попросила меня поделиться некоторыми вещами с одной бедной девочкой, внучкой маминой коллеги. Мы сложили в небольшую сумку некоторые мои платья и блузки, и когда сумка была упакована, я пошла в комнату и принесла своего зайку на радиоуправлении. Мама увидела его у меня в руках и удивилась: «София, ты хорошо подумала? Это ведь твоя любимая игрушка!» Я сказала: «Мама, отдай! Пожалуйста, отдай ей моего зайку! Отдай, чтобы моё сердце не горевало…»
Дети молча слушали эту историю, которая прозвучала так горячо и искренно, что некоторые заплакали. И в тишине, воцарившейся в классе, Рома сказал: «Как хорошо, что у нас есть София…»
Это и правда был урок милосердия для всех нас. И для меня. Ведь чаще всего мы «горюем», когда чего-то лишаемся! Отдаём – и жалеем. И сто раз взвесим на различных весах: точно ли не пригодится? А вот это сердце будет горевать, если не отдаст, если не согреет…
Почти в каждом классе есть дети, познавшие кошмар войны. Не было урока, чтобы Ангелина из Донецка не делилась с нами пережитым: «У вас в Сургуте так хорошо! Столько хлебушка! А мы там крошечки собирали…» Порой её рассказы неожиданно прерывались горячей молитвой. Не смущаясь присутствием целого класса, она восклицала, глядя на небо: «Боженька! Родненький! Спасибо Тебе! Мы так молились, так молились, и Ты помог нам убежать!»
Под грохот взрывов Ангелина успокаивала своих подружек, ютившихся вместе с ней в подвале, приговаривая сквозь адский гул: «Не бойтесь: это салют, у кого-то день рождения, а это – просто гром, скоро дождик!»
Как-то, скрываясь от бомбёжки, девочка забегала в подвал, и, оступившись в темноте, сильно ушибла ребро. Потерявшую от боли сознание Ангелину мама аккуратно положила на лежанку, и в полной растерянности сидела около неё, а сверху вёлся жестокий артобстрел. А теперь расскажу то, что поведала сама Ангелина: «Я лежала, мне было трудно дышать, изо рта шла кровь, мама вытирала её, а ещё – я заметила – свои слёзы. Я, кажется, то теряла сознание, то приходила в себя, но сказала сама себе: да, тебе больно, но мама мучается больше! И тогда я сделала вот что: я пыталась, как могла, через силу, открывать глаза, что-то говорить, и даже пробовала напевать песенку. Было очень больно, но я делала всё, чтобы мама поняла, что я жива».
В этом маленьком худеньком человечке – девочке Ангелине из Донецка – уже состоялась мужественная душа, которая в тяжелейший момент думала не о себе, а о боли родного сердца.
Завершая каждую главу, я, пожалуй, не стану подытоживать сказанное в ней, а просто обращусь к детской мудрости. Пусть неповторимым узором она будет цвести на этих страницах. И пусть эти слова приоткроют для нас, «мудрых и разумных» взрослых, хотя бы самый краешек того смысла, который кроется в таинственных словах Христа: «Будьте как дети».
Ангелина: «Экзюпери нарисовал Маленькому Принцу барашка, но он ему не подошёл. Тогда нарисовал коробку и сказал, что барашек сидит внутри. Принц воскликнул: «Да, вот этот барашек мне подойдёт!» Хотя самого барашка видно не было. Вот так иногда и человек чувствует сердцем, что другой человек ему близок, что он ему «подходит», что он – его. Вот что значит зоркое сердце».
София: «Сердце – это дверь. Если её открыть, будут видны две дороги: чёрная и белая. А по какой ты пойдёшь, решать тебе».
Лиза: «Сердце – это то, чем мы верим».
Влад: «Сердце – это космос, ум – это Земля. Земля вращается в космосе. Так и ум должен быть как бы окружён сердцем».
Арина: «А я слово придумала такое:сердечномыслие…»
Карина: «Вот человек родился. Если он будет внимательно жить, то заметит, что первый, кто его будет учить – это сердце. Сердце учит и учит его. Учит с утра и до вечера».