Глава 4

Засада

УТРОМ, КОГДА ТЕТЯ была на ферме, хлопнула калитка. Во двор вошла Рая в пляжном халатике.

—Чудик, пойдем искупаемся. Все вкалывают на своих участках. Я не знаю, чем себя занять. К тому же жарко.

Из-под халатика виднелось ее загорелое тело. Серафим отвел взор.

—Ну что, пойдешь? Или боишься меня? —Я не тебя боюсь. —А кого же? Тетю? —Нет. —Так кого же? —Да ты не поймешь. —Такая я темная? Ой, жарко!

Она сбросила с себя халатик и осталась в узеньком купальничке. Рая следила за его взглядом: посмотрит ли он на нее.

Серафим хмуро отвернулся:

—Знаешь что, не приходи ко мне больше. Тем более в таком виде. —Это почему же? Боишься соблазниться? —Я Бога боюсь. Это же грех, Рая. Не губи ни себя, ни меня. —Какой же грех, чудачок? — она опасно приблизилась к нему, ласково глядя. —Пойдем к реке. Там сейчас прохладно, и никого нет. Ты мне расскажешь, в чем грех, если двоим может быть приятно. Пойдем на речку. Там есть замечательное место. Пойдем. Поплаваем, позагораем… Ты перевоспитаешь меня. Расскажешь про заповеди. —Нет, Рая, мне надо… Тетя просила… —Успеешь. Мы только окунемся, и все. —Ну, хорошо. Я сейчас.

Серафим вошел в дом и быстро переоделся. Поверх плавок надел спортивные брюки и взял полотенце.

Место у реки было действительно прекрасное. Мягкий песочек. Теплая вода. Они искупались. Рая легла на песок. Волосы ее растрепались. Капельки воды стекали на грудь.

—Ну, так что же такое грех? —Еще в давние времена были состязания в стрельбе из лука. Если кто промазывал, то судья и говорил: “Грех”, что означало — твоя стрела пролетела мимо.

Нам дана великая цель — стать сынами Божьими, наследниками вечного Царства. Каждый наш поступок, каждое слово, каждая мысль — это наш выстрел. И мы летим либо к Богу, либо…

Большинство людей в мире гибнет из-за нарушения седьмой заповеди — не прелюбы сотвори, не развратничай. Неужели любовь — это только…

Серафим замялся.

—Что “только”?

— Ты сама знаешь, что…

—Но почему не нельзя? Бог для того и создал Еву, а не оставил Адама одного. —Но Он создал ее для семьи, для детей. Бог не исключал близость, но по любви, по большому чувству.

—А ты мне очень нравишься. С первого взгляда я отметила тебя как необыкновенного парня. Надеюсь, и я тебе нравлюсь. Так что же мешает нам?

—Мешает чему — создать семью? —Ну уж сразу семью. Ты скажешь. До своей семьи ты не дорос. Еще на папиных харчах. —Да, ты права, не дорос. К тому же у меня есть девушка. Мы договорились с ней пожениться через два-три года. —Через два-три года?!
-Да. —Она хорошенькая? —Симпатичная. Очень. Для меня — самая лучшая. —Лучше, чем я? Так ее уведут. —Она верная. —Ха-ха! “Верная”! Кто же нынче ждет два-три года, чудик?

—Мы ждем друг друга. Она регентом будет, церковным хором руководить, матушкой готовится стать. Это не каждой по силам. Жены священников имеют много детей, а современные девчата часто лишь о фигуре думают, чтобы быть, как Барби. Ты не дразни меня. Лучше подумай, как раскаяться за свою прошлую жизнь.

Вот так всегда у меня: как хороший парень, так уже чей-то, — грустно призналась Рая, а потом с вызовом спросила: — А в чем, интересно, мне нужно каяться? Я никому ничего плохого не делала. Ничью семью не разбила, никого на себе не женила, хотя, поверь, могла бы.

—Ты чистоту девичью не сохранила. Это большой грех. Он отзовется на твоих потомках. —Вот как? —И ходишь ты порой, обнажив пуп, — это тоже соблазн для ребят. Они мысленно грешат, глядя на тебя, и тебе быть за это в ответе. —А ты, правда, зануда. Рядом с тобой юная девушка, жаждущая ласк, а ты морали читаешь. Уходи-ка лучше к своей тете. —Хорошо.

Серафим взял полотенце и пошел.

—И я никого не соблазняла, — крикнула она ему вдогонку. — Меня Лёнька уговорил испытать тебя. Вон, посмотри, они в кустах затаились с фотоаппаратом… —Ах, вот что… Тогда мне кое-что стало ясно. —Что тебе ясно? Им плохо оттого, что ты не похож на них! Никто не верит тебе. Считают, что вся твоя вера — сплошная показуха. Никто не верит ни в какие святыни. Их нет! Их придумали! —Бедняги, — вздохнул Серафим и обернулся, — Неужели они в кустах? Кто же там?

Он шагнул к зарослям. Кустарник зашевелился и зашуршал.

—Да, действительно готовился фоторепортаж с места события, — Серафим посмотрел на
Раю: — И ты согласилась? Зачем? —Для забавы. На память. —Напрасно, каждый миг нашей жизни уже запечатлен для Страшного суда. —Какого еще суда? —Ты что, не знаешь? —Нет. —После второго пришествия Господа все предстанут на суд Божий — и мертвые, и живые. И
все плохие дела наши, нераскаянные, обнажатся.

—И мой пуп?
Серафим засмеялся:

—И пупик. Так что — успей покаяться, пока Церковь зовет.

В этот момент с другого берега донесся колокольный звон, призывающий к святой службе.

—Не зря сказано: сколько радости на небесах будет об одном грешнике кающемся. —Ну, покаялся — и что? —Эти грехи с тебя снимутся, если начнешь новую жизнь. —Понятно: можно грешить и каяться, грешить и каяться. Ну, не лицемерие ли это? —Бог же видит наши сердца. Лукавую исповедь Он не принимает. —Да, тут есть о чем подумать. —Подумай.          https://azbyka.ru/fiction/chudik/#n3

Оставшись одна, Рая какое-то время слушала благовест, а потом, не понимая себя, перекрестилась.