Вы  уже  знакомы  с  творчеством  Оксаны  Серооковой.   Этот  новый  этюд  -размышление  раскрывает  всю  красоту  труда  иконописцев  и  заставляет  нас  всех  задуматься  о  смысле  жизни.

Почти два года всем нам приходилось наблюдать священную работу артели иконописцев: всё это время они украшали любимыми образами наш храм Георгия Победоносца.
Храм долго был в лесах, и прямо на глазах превращался из простого белого листа в раскрытое Евангелие…
С высоты клиросного балкончика особенно хорошо было видно это таинственное действо. Что-то такое знают эти удивительные люди, чего не знаем мы, — подобно тому, как космонавты знают Землю совсем не такой, какой мы привычно её себе представляем. Уверена: они знают о ней нечто ещё…
Вот и иконописцы причастны некой тайне.
Я заметила, что труд их очень чётко разделён: кто-то пишет лики, кто-то — орнаменты, а кто-то — лишь складки на одеждах… Так и мы в обычной нашей жизни не должны ли смиренно «служить там, где стоим», по слову Феофана Затворника?
Когда заканчивается служба и люди струятся к выходу, оставляя храм в молитвенной тишине, таинственно он всё же остаётся полон.
Здесь никогда не прекращается ектенья, ведь на стенах, за образами, а за ними под слоем штукатурки каждый кирпичик храма хранит имена родных людей. И наши любимые святые, верим мы, бережно несут эти имена прямо к Вседержителеву Престолу.
Как-то во время вечерней службы один из мастеров артели трудился над образом пророка Иезекииля, держащего в руке свиток: «И окроплю вас чистою водою, и вы очиститесь от всех скверн ваших…» Я смотрела, как иконописец выводит эти священные слова пророка… Мы пели. И каждая буква на свитке каким-то мистическим образом сливалась с каждым звуком песнопений…
Завершилась служба, опустел клирос, погасли лампочки, освещавшие работу иконописца. Потускнел свиток в руках Иезекииля, не разглядеть уже слов.
И вот когда богомаз спускался со своих лесов, я спешно подошла к перилам балкона и окликнула его. Моя просьба заставила его улыбнуться: «Не могли бы Вы, — сказала я, — подарить на память о Ваших трудах какую-нибудь абсолютно ненужную, отработавшую уже своё, кисточку? Ту, с которой не жалко расстаться…»
Он тут же ловко взлетел обратно по лесам и через полминуты вручил мне ту самую кисточку, которой писал слова пророка Иезекииля! Она всё ещё хранила теплоту его рук, на её щетине и ручке была влажная краска…
Я с трепетом необыкновенным взяла эту святыню, поцеловала её, а иконописец снова улыбнулся…
Дома меня встретила мама, удивлённо воскликнув: «Ты что это так светишься?!»
«У меня в сумке перо Жар-Птицы, мамочка…», — улыбнулась я.