ПЕВЕЦ «ВАСИЛЬКОВОЙ РУСИ»

Ни звание, ни положение в обществе, ни кровь не делают человека принадлежащим к тому или иному народу. Дух, душа  – вот где надо искать подлинные корни его происхождения. На каком языке думаешь – к тому народу и принадлежишь. Это в полной мере относится к человеку с американским гражданством, шотландской фамилией и русской душой – замечательному поэту Владимиру Диксону.

Владимир Диксон родился 16 марта 1900 г. в городе Сормов Нижегородской губернии. По отцу он был американцем, по матери – поляком, но по сердцу, по образу мыслей – русским. Его душа с первых и до последних дней жизни принадлежала только России, которую он воспевал в своих стихах:

Это вечное слово – Россия,

Словно ангельский свет для меня…

Вскоре после рождения сына Владимира семья Диксонов переехала в подмосковный Подольск. Здесь, среди открытых полей и звонких лесов центральной России пробежали его безмятежные детские годы. Знойным летом он любил лежать в пахучих луговых травах и заворожённо смотреть в небо, где, как ему казалось,

Словно дети, в тихом сне,

Облака на богомолье

Ходят в чистой вышине.

Яркими воспоминаниями детства стали и волшебные сказки, которые рассказывал мальчику отец. Именно они – красивые и мудрые – пробудили в нём тягу к литературе, к поэзии, к творчеству.

Озарённый во младенчестве благодатным светом Христовой веры, Владимир Диксон на всю жизнь сохранил глубокое, искреннее и сильное религиозное чувство:

В каждой жизни над мелочью серою

Есть и будут святые места.

Во Единую Троицу верую,

Исповедую сердцем Христа.

В подольском реальном училище Володя Диксон слыл заправским выдумщиком. Его все любили за доброе, отзывчивое сердце и мягкий характер, а он забрасывал своих друзей шуточными посланиями:

И ты, непревзойдённый воин,

Хохол Микола Доллежаль,

В суровой битве был спокоен

И шашкой храбро гнал печаль.

Владимир начал писать стихи с 9 лет. В этом возрасте он уже свободно говорил по-английски и по-французски. Будучи очень способным к иностранным языкам, со временем он овладел четырьмя, но думал – только по-русски. Его душа всегда оставалась русской и только русской.

Пускай меня Россия позабудет,

Россия – родина, Россия – мать моя:

Нет у меня и никогда не будет

Иной любви, иного бытия.

В 1917 году, когда над Россией стало раскручиваться зловещее красное колесо революции и безбожия, Диксон, повинуясь воли родителей, отправился вместе с ними на родину отца, в Америку. Для него наступили «дни тревог, и вихрей, и отрав». Его милая, сказочная Россия навсегда осталась по ту сторону бушующего океана, но никогда не покидала мятущегося сердца, в котором отныне и навсегда поселилась щемящая тоска.

Верю в родины тайную силу

И храню молчаливый завет:

Без неё мне и солнце уныло,

Без неё мне и радости нет…

Томимый пытливостью и жаждой знания, в Америке Диксон продолжил своё образование. Он окончил Массачусетский технологический институт и стал, как отец, инженером. Позже, получив в Гарварде степень магистра, был назначен на должность ведущего инженера американской компании по производству швейных машин «Зингер».

Но в Европе в это время полыхала война, проливалась кровь его земляков, русских, и Диксон всей душой рвался на фронт. Он вступил в офицерский подготовительный корпус и даже успел получить назначение, но осенью 1918 года война окончилась.  Солдатом Первой мировой он не стал. У него была другая судьба – стать воином Христовым.

От компании «Зингер» Диксон был командирован во Францию, где сразу попал в литературную столицу русского зарубежья – блистательный Париж. Здесь он познакомился с Д. Шаховским, В. Набоковым, а с Алексеем Ремизовым его надолго связали крепкие узы верной дружбы. Казалось, что Россия стала ближе, она совсем рядом, когда слышишь вокруг русскую речь, когда рядом говорят и спорят о России. Но страна его детства была недосягаема, как вечно уходящий вдаль горизонт:

Холодный путь, холодная равнина –

Преддверье родины, родная сторона:

Тяжёл и радостен холодный путь и длинный,

Медлительна и горестна весна.

В чужой стране поэта согревали только тёплые воспоминания детства о «солнечных, весёлых временах»:

Так было в сказочной России:

Пушистый снег, холодный час,

О вечера мои родные,

Сегодня вспоминаю вас…

Россия для Диксона – это святая Русь, чистая, искренняя, жертвенная, идущая за Христом. Бог и родина составляют для поэта единое и нерасторжимое целое.

Глаз не видит и уши не слышат,

Запечатаны болью уста;

Там – Россия страдает и ищет,

Ищет Божьего Сына – Христа.

Его Россия – это сказочный край берёз, ромашек и васильков, край покоя и близости к Богу.

У нас колеи глубокие,

Тяжело бежать колесу;

Васильки голубоокие

Пьют холодную росу.

Даже в русскоговорящем Париже, среди своих товарищей, в шумной творческой среде Диксон часто остро чувствовал свое одиночество и неприкаянность:

Я видел мир; во всех скитался странах;

Я говорил на многих языках;

Я был один, как трезвый в своре пьяных;

Душевной гибели я ведал долгий страх.

«У Диксона была заветная память детства: плюшевый белый медвежонок. Когда я остался один в его комнате, – вспоминал А.Ремизов, – среди книг, где собраны были большие сокровища, сотни любимых имен окружили меня, я их различал и в сумерки, и вдруг увидел в углу у книг белого медвежонка. Он сидел с растопыренными лапами, вытянув чёрный свой нос. А как одинок, но и как нечеловечески покорен судьбе, посмотрел он на меня, застыв с распростёртыми лапами». Таким же одиноким и покорным судьбе был и сам «певец васильковой Руси».

В стихах глубоко верующего, набожного Владимира Диксона отражаются евангельские мотивы, образы и сюжеты:

Если глаз ведёт к соблазну –

Вырви глаз, иди слепым:

Неотлучно, неотвязно

Будешь Ангелом храним.

Если грех руками схвачен –

Лучше руки отсеки:

Будет поздно горьким плачем

Заливать пожар тоски.

В глубине души он сам желал жить только для горнего мира: «Вне Христа – гибель, – писал Диксон, – Я сам томлюсь ужасно: но нет во мне благодати, чтоб отречься от всего, чем спутан».

Владимир Набоков написал, что у Диксона есть свой «поэтический голос», «образный, чистый язык». Другой современник отметил, что «этот русский американец…остро чувствовал и любил свою «Русь васильковую». Выдающийся философ и богослов Иван Ильин признавался, что ни у одного из современных поэтов он не находил такого глубокого и тонкого чутья духовной трагедии России, как у Диксона. В Париже Владимир Диксон открыл собственное издательство «Вол», в котором выпустил две свои книги: «Ступени» и «Листья». У молодого автора было много планов: издавать переводы, ежемесячный литературный журнал. Диксон обработал и переложил на современный русский язык легенды о бретонских святых и жития русских праведников, писал рассказы-миниатюры о своём детстве, задумал перевести на английский своего любимого Блока. Но этим планам не суждено было сбыться. 17 декабря 1929 года (в возрасте 29 лет) Владимир Диксон скончался от осложнения после операции аппендицита. В гроб ему положили лепестки из надгробного венка  русского поэта Александра Блока, камушек с Северной Двины и  горсть русской земли. Родители увезли милый прах к себе, в Америку.

В поэтической биографии Диксона часто встречается образ Ангела как единственного друга и доброго вестника:

Легкокрылый мой Ангел-Хранитель,

Наклонись, наклонись надо мной,

Чтоб распутались многие нити

Заплетённой тревоги земной.

В этой вечной неволе я верю: —

Из далёких неведомых мест

Белый ангел вернёт мне потерю

И в могилу положенный крест.

Поэт и сам был похож на ангела, чистого душой и исполненного любви. Кто ещё мог так любить Россию, так скорбеть по ней и так в неё верить, как он, – «вестник с опущенными крыльями» русский поэт Владимир Диксон.